Русскоязычная Вселенная выпуск № 15

Русскоязычная Россия

 

Александр Антипов - г. Москва

 

Александр Антипов. Родился в 1987 году в Москве. Поэт, артист Московского театра поэтов под руководством Влада Маленко Печатался в «Литературной газете», «Роман-газете», альманахе «Словесность» Союза литераторов России, различных альманахах и сборниках. В 2016-м году в издательстве «У Никитских ворот» в рамках серии «Московские поэты» вышла книга стихов «Отпечатки будущих фотографий». Лауреат всероссийского фестиваля молодой поэзии имени Л. А. Филатова «Филатов Фест-2015» (приз зрительских симпатий), в дальнейшем один из организаторов фестиваля и его ведущий Лауреат фестиваля молодой поэзии «Мцыри-2014» В составе Московского театра поэтов со спектаклями и гастролями побывал в Санкт-Петербурге, Мурманске, Оленегорске, Орле, Грозном, Евпатории, Симферополе, Белгороде, Сочи, Салехарде, Бугуруслане, Благовещенске, Биробиджане, Свободном, Хабаровске, Риге (Латвия), Праге (Чехия). Творчество – главный самопоиск.

Материал подготовлен редактором раздела «Поэты и прозаики Санкт-Петербурга»

Феликсом Лукницким

СТИХИ

 

Замешан снег в тоске. Мы тёзки,

И нам обоим снятся сани.

Плевал Есенин на берёзки,

В печаль петли себя бросая.

Но был спасён. А в новой жизни

Уже играло солнце снегом.

И говорил Сергей: "Кажись, мне

Не совладать с декабрьским небом".

Теперь его читает ветер,

А мы в январь с тобой отчалили.

Замолви строчку о поэте,

И жизнь ему продли нечаянно.

Иначе все мы — одиноченки,

Ловцы каких-то слов журнальных.

Зима на смерти ставит прочерки.

Зима, зима, ты мне жена ли?

Давай с тобою повенчаемся

И уплывём на берег северный,

Где выпьем, вздрогнем и отчаемся —

В России помнят лишь Есенина.

А мы скитаемся по улице

И снежную глотаем пыль её.

Зима, какая же ты умница,

Что не взяла мою фамилию

 

***

 

Грешу тобой, а не с тобой -

По всем законам несближений!

Собор Василия блаженней

Желаний женщины любой.

Но ты ведёшь меня тайком

До церкви, храма, до часовен.

Я ветром нежности просолен,

От бурь отвёрнут маяком.

Не ты маяк, но ты моя!

Слепые бредят маяками!

Иду в пивную с мужиками,

А ты, как беглая швея,

Плетёшь на ткацком феврали

Веретеном мужицких спален.

Я первобытен, я наскален,

Не маг, не Мао. Маугли.

Но что тебе до наших вер,

До наших верб нераспушённых,

Когда почуял воскрешённым

Себя гулящий Агасфер?

Я вскормлен джунглями под бит

Босых битлов и Чака Берри

В чужом тебе СССРе,

Чей герб на гордости набит.

Стихи - как пара голубей

У Белорусского вокзала.

Зачем ты мне весну сказала?

Не верю ей, не верю ей

 

***

 

Проснёшься — удивись, моя краса:

Вокруг тебя леса, одни леса,

При этом не строительные даже.

Останкинского шпиля на пейзаже

Не разглядеть, родная, но зато

Деревья всюду. Вон твоё пальто,

Бери его — и по тропинке вниз.

Играет Лист, и на ладони лист

Двухцветный, жёлто-красный. Эти краски —

Как будто флаг какой-нибудь испанский.

И небо пахнет свежим зверобоем,

Ещё по-августОвски голубое.

И в этом чистоты и дзена столько,

Что позади все мудрости востока.

А егерская тесная халупка —

От сквозняков спасительная шлюпка —

Нас примет, как хозяев и до срока

Мы здесь последний островок порока.

Затопим печку, пусть нам будет дико,

Что на обед лишь мёд и земляника.

Открой окно — сюда нагрянут птицы,

Пойдёт закат гулять по черепице.

Московский на него похож, но

Всё остальное ложно, ложно, ложно

 

***

 

По Нотр-Даму де Пари

Гуляли Жаки и Мари

И даже наши гопари-

Интеллигенты.

А в русском доме на дверях

Висели Яхве и Аллах.

И дом не ладаном пропах —

Бухлом из "Ленты".

"Люблю" приравнено к рублю!

Ещё немного потерплю

И сам отседова свалю!" —

Кричал мне кореш.

Но водка заходила нам,

И пили мы за Нотр-Дам.

А ведь красивый, сука, храм,

Тут не поспоришь.

Но только веру ты не тронь!

А лучше пей да не филонь.

Бери шинель, бери гармонь,

Товарищ Лето.

Наполеонов больше нет,

А Жозефин простыл и след.

Гори же, чёртов Старый Свет,

Во имя света!

Париж, Париж, неловкий мим,

Я стану варваром твоим.

А этот грешный Нотр-Дым —

Обман всего лишь.

В соплях все бабы на земле —

В огне идёт парад-алле.

И, лёжа рожей на столе,

Храпит мой кореш.

Храпи, хороший человек.

Там за окном весёлый снег

Тверскую тащит на ночлег

В свою берлогу.

Мы не уедем никуда,

Виктор Гюго, смотри сюда:

Мы голь, мы скифы, мы Орда!

И слава Богу

 

***

 

Каким смешным я видел русский ад,

Где больше тлеют нежели горят,

А бога выбирают из чертят,

Которых — море.

И прибывает новая вода,

И всякий, кто отправится сюда,

Считает правду матерью стыда

И дочкой горя.

Ведь если русский — встань да извинись,

А после до "Пятёрочки" пройдись

И там с тебе подобными за жисть

Отведай пулю.

Кончай играть в попа или балду,

А приучайся к этому стыду.

Душа-то есть? А если я найду?

Хотя, найду ли?

Когда идём от гордости до дна

И охаем: "Такие времена...",

Какая же свобода нам нужна?

Какая вера?

Ведь если верят, значит, берегут

Свою судьбу, эпоху, свой уют.

А русский ад — постнейшее из блюд

И пахнет серой.

Уже ль не мы за жвачку и джинсу,

Галимый рэп, галимую попсу

Самих себя под хвост больному псу

С улыбкой тащим?

Интеллигент, придумавший мемас

Про то, что эта рашка губит нас,

Он так же, как и все — рабочий класс,

Халдей скулящий.

И вопреки желанию успеть

Самих себя унизить, чтобы впредь

Не говорить, не помнить и не петь,

Поём, смеёмся

Про то, что невозможен русский рай,

Что снег идёт и не настанет май.

Но каждый шепчет каждому: "Играй.

Авось, споёмся"

 

***

 

За перестроенной котельной

У дома номер сорок пять

В тоске безоблачно-бесцельной

Лежал сугроб. И наплевать,

Что май под горочку катился,

Что пахло праздником уже,

Что дядя Миша налудился

На День Победы в гараже,

Стоявшем тут неподалёку

И ссать ходил за тот сугроб...

Лежал мой снег, воспетый Блоком.

Зима, отправленная в гроб,

Не знала, что солдатик белый —

Её внучок последний — жив.

Втыкали дети неумело

В него швейцарские ножи.

И вспоминались эти строки,

Что "снег кружится... " Да, кружил

И на московском на востоке

Он три декады отслужил.

Он всё терпел. Но в этой части

Я о себе подумал, чтоб

Ни при какой братве и власти

Не стать таким, как мой сугроб,

Лежащий в луже да и, в целом,

Уже не видящий, дурак,

Что был когда-то белым-белым,

А жизнь заканчивает так.

Судьба — она паскуда та ведь

(И это говорю, любя).

Уметь сойти, уметь растаять,

Пока не выдали тебя —

Такая, брат, у нас свобода.

На всём и всех её печать.

А за чужое время года

Не дай Господь нам отвечать

 

***

 

Ни колосьев, ни семени,

Ни Тверской, ни Бродвея.

С точки зрения времени

Мы — пустая затея.

Ты сегодня останешься

У меня, а под вечер

На полжизни состаришься,

Как оплывшая свечка.

Невесёлая муза ты!

Научите старуху,

Что и лучшая музыка

Приедается слуху.

Время ставлю на паузу,

Чтобы снег выпал талым.

Человек Микки Мауса

Не придумал, а стал им.

Мы, как звери мультяшные —

Несмешные, попсовые,

Но бессмысленно важные,

Будто не нарисованы.

И в сюжете не шарю я —

Ни покоя, ни грации.

Два земных полушария —

Так себе декорации.

Ни колосьев, ни семени,

Парижане и сочинцы

С точки зрения времени

Лягут в общей песочнице.

Жизнь уже не реликвия,

А морское безветрие,

Или просто религия,

За которой безверие.

И, по сути, нет разницы,

Только думать мне хочется,

Что не прахом, а праздником

Наша вера закончится

 

***

 

Человек не святой, не безбожник,

Он обычный живой подорожник.

А судьба его — вроде теплицы,

Чтоб ему хоть немного продлиться.

Человеки живут меньше века,

Приложить бы себя к человеку.

По недлинной Неглинной, Остоженке

Где-то ходит моя подороженка.

Наши души — небесные крестницы,

Каждый день, как прогулка по лестнице:

Пьём и врём, к новоселью готовимся,

А на деле воздушней становимся.

Наши дни с толкотнёй и зарплатами

Сверху выглядят все простоватыми.

В простоте наша грусть осторожная,

Простота — это суть подорожная.

Подорожники Марьи да Вани мы,

Подорожник — смешное название.

Ты к себе приложи меня кожицей,

Приложи — вдруг и счастье приложится

 

***

 

И разницы нет

Для маленького человека,

В какой раз входить

В какую по счёту реку.

У маленького человека

Всего-то одна беда —

Большого в себе

Не чуял он никогда.

Большие деревья,

Большие вокруг дома.

А маленький человечек

Средненького ума

Бежит из квартиры,

Выносит себя наружу,

Чтоб выгулять там

Невнятных размеров душу.

Душа не болит,

Она никогда не пела.

Она — лишь попытка

Осмыслить границы тела.

Живут оба тихо

И на небо смотрят чаще —

Не в этом ли суть

Гармонии настоящей?

Морали здесь нет,

И притчи не будет тоже.

Живёт человек,

Душа у него под кожей.

И нет никого,

Кто стал бы ему помехой,

Злодеем и гением,

В общем, какой-то вехой.

Он сам для себя,

Он собственной жизни пленный.

На том и стоит

Устройство любой вселенной.

Её бороздить

Никто не способен, кроме

Той самой души.

И космос её огромен

 

***

 

А из друзей — хватало двух мне

Сидеть в бетонном шалаше,

Где Башлачёв поёт из кухни

Свои частушки о душе,

Где древний космос не постичь мне,

Но слышно правду дней моих,

Что ничего нет романтичней

Кухонной ссылки на троих.

Все эти милые земляне —

Поэты, как их не жалей.

И целый мир у них в кармане

В пятьсот заслуженных рублей.

И в этой нищенской породе

Любовь заложена, как суть.

— Ну как вы там? — Живые, вроде.

Давай накапай по чуть-чуть.

Жизнь обладает вкусом терпким,

Смерть не умеет ничего.

А мы всё время счастье терпим

И даже злимся на него.

Терпилы счастья! В том и дело.

Отсюда, видно и душа

Глядит на всё осоловело

И расцветает не спеша.

Мы для того и бьём баклуши,

За тем считаем барыши,

Чтоб зацвели чужие души

На кухне собственной души