28 марта 2024  17:15 Добро пожаловать к нам на сайт!

Русскоязычная Вселенная. Выпуск № 21

от 15 января 2023 года

Русскоязычный Узбекистан

Александр Файнберг

Александр Файнберг

 

Вклад Александра Файнберга в развитие многонациональной узбекской литературы поистине огромен. Он автор более десяти поэтических сборников, изданных в Ташкенте, Москве и Санкт-Петербурге. Его перу принадлежат семь сценариев к художественным фильмам, таким как «Мой старший брат», «У самого синего неба», «Дом под жарким солнцем», «Опаленные Кандагаром» и другие. Он также автор сценариев двух десятков мультипликационных фильмов. Большой интерес представляет его проза. Блестящий переводчик, Александр Аркадьевич открыл русскоязычному читателю многие произведения известных узбекских поэтов. В Москве издана поэма Эркина Вахидова «Восстание бессмертных», а в Ташкенте - сборник «Лебединая стая» с его переводами стихов Абдуллы Арипова, Хосият Рустамовой, Сирожиддина Сайида и Рустама Мусурмана. А избранная лирика самого Файнберга увидела свет на узбекском языке в сборнике «Чигирь». 2 апреля 2009 года в Государственном академическом русском драматическом театре Узбекистана Временным Поверенным в делах РФ в Республике Узбекистан Вазыхом Серазевым была вручена народному поэту Узбекистана, члену Союза писателей и Союза кинематографистов Узбекистана Александру Файнбергу медаль Пушкина, которой он был награжден указом Президента РФ Дмитрия Медведева за большой вклад в развитие культурных связей между Россией и Узбекистаном.
14 октября 2009 года Александра Аркадьевича не стало...

 

СТИХИ

 

Не важно - что, не важно кто

 
Не важно - что, не важно — кто,
а важно то, что кто-то
прижмется к моему пальто
за тем вон поворотом.
Зачем - не важно, и куда.
Всему своя свобода.
А разойдемся - не беда.
Какие наши годы!

Не важно - где, не важно - с кем,
а важно то, что где-то.
Тот на Камчатке, тот в Москве -
передаем приветы.
Не важно - от чего, когда,
а важно, что когда-то
у всех у нас была беда,
зовут ее - утрата.

Живем, шумим, себя корим,
а ведь уже кого-то
никто, нигде, ни за каким
не встретит поворотом.
В жаре – неважно – иль в зиме,
о чем бы я не мыслил,
четыре слова на земле:
- Я жив. Пишите письма.
 

Юнца держу я на примете...

 
Юнца держу я на примете.
Юнец с пеленок умудрен.
Он смело судит о предмете,
ничуть не ведая о нем.

Юнец шагает без печали.
Шагает. Клонится трава.
Он ни за что не отвечает.
Тем паче за свои слова.

Бездумней ветра в чистом поле
юнец глядится молодцом.
Я не учу его. Не спорю.
Смеюсь открыто над юнцом.

А он? А он глядит лазурно.
Ну как тут столковаться с ним?
За юность он ненаказуем.
И потому неуязвим.

И смехом дивным и безгрешным
из-под весенних темных крон
смеется над моей насмешкой -
точь-в-точь такая же, как он.

О тьма неведенья святая!
Хмельное, юное вино.
Они меня смешным считают.
И это мне вдвойне смешно.

Вот и смеемся. Спор окончен.
И хохот над землей встает.
Кто прав и кто над кем хохочет,
сам черт уже не разберет.
 

Я умру...

 
Я умру.
       И это сбудется.
Над землею
          волны лунные
по-другому заволнуются.
Запоют
      другими струнами.

Но не грубого,
             не изверга,
не пустого,
           не порожнего
вспоминай меня
           хоть изредка
молодого и хорошего.

А за все,
         в чем был виновен я,
в осень,
         в золотые сумерки
буду листьями кленовыми
опускаться
           к твоей туфельке.

Не слезами, не разлукою,
не обидами,
                не бедами.
Буду шорохами,
                звуками,
невидимкою неведомым.

Не рябиной горькой,
                красною.
Синевою,
           переливами.
Чтобы нежно.
              Чтобы ласково.
Чтобы ты
            была счастливою.


Не по слову,
              не по облику.
Вспоминай меня
                по облаку.
По звезде.
           По волне.
По камням
            в глубине...
 

Клеть свободы

 
Это ж можно удавиться.
Кто я здесь? Отпетый вор?
Гляну вправо — там граница.
Влево гляну - там забор.

Дух острожный, дух тревожный.
Все в шлагбаумах пути.
Планетарная таможня.
Ни проехать, ни пройти.

Гул стоит от загородок.
Не житье, а плач и смех.
Круговая оборона.
Баррикады всех от всех.

Узаконены лимиты.
Но по мне ль такой закон?
Ни к одной ограде в мире
не пошел я на поклон.

Ни в мороз, ни знойным летом,
ни во сне, ни наяву.
Сам себе смастырил клетку.
Вот свободно и живу.
 

Опаздывают поезда

 
Опаздывают поезда.
И самолётов ждать не ново.
Но вот уж истинно беда,
когда опаздывает слово.

Как у погасшего костра,
как у забитых накрест окон
о тех, кто ждал его вчера,
оно рыдает одиноко.

Пред ним сиротские леса,
земли безрадостные дали,
да над могильными рядами
безадресные небеса.
 

Что мне твой Нотр-Дам?

 
Что мне твой Нотр-Дам? Что мне твой Колизей,
если падает снег на могилы друзей?

Что, красотка, бассейн? Что мне твой лимузин,
 если не с кем зайти в угловой магазин?

Что мне сотовый твой в ресторанном дыму,
если некому больше звонить по нему?

Меж крестов я пройду по январскому льду.
С плит холодных я веником снег обмету.

Ты, подруга, езжай. Ты меня не жалей.
Я пешком добреду до берлоги своей.

До двора, где у джипов толпится с утра
с деловитыми лицами рвань-детвора.

Где на голых деревьях собор воронья,
Где берлога и та уж почти не моя.
 

Рвут океан тройные кили

 
Рвут океан тройные кили.
Им три отчизны - не беда.
Но мы такие, мы такие –
единожды и навсегда.

В дом пирога не завлекает
подкова, вбитая в порог.
Такое счастье. Жизнь такая.
И мы ей тоже не пирог.

Но стерегут траву и камень
след матери и след отца.
Такая твердь. Трава такая.
Такие судьбы и сердца.

Из детства вылетевший чижик.
Свистулька. Перышко мое.
Без нас и не взгрустнет Отчизна,
а мы подохнем без нее.
 

Во мгле предгрозовой до горизонта

 
Во мгле предгрозовой до горизонта
бич из огня пространство разорвал.
И тучи разъяреннее бизонов
перевалили через перевал.

Когда б могла предгрозовая мгла
предречь стадам исход грозы грядущей,
то молнии смертельная игла
извечным страхом не пронзала души.

Неведенье - вот горе и беда.
И оттого ничтожны пред горами
долины, оглашенные громами,
и в панике бегущие стада.
 

Над книгой Твардовского

 
В какие бы мы гении ни вышли,
мы все-таки не видели войны.
Ровесники, ну кто из нас напишет
"Я знаю, никакой моей вины..."?

Не потому ль срывается дыханье,
когда, отбросив новенький журнал,
мы плачем над военными стихами
поэтов тех, кто вправду воевал?

Там жизнь и смерть. Там перед правдой голой
все образы, все ритмы не в цене.
И потому грешить мне в чем угодно,
но только не стихами о войне.
 

По бездорожью через ночь кочуя...

 
По бездорожью через ночь кочуя,
ты сердцем непогоду не кляни.
Не вечно же идти сквозь мглу ночную.
Еще он будет - огонек вдали.

Еще не раз в кочевье безутешном
тебе он даст и крышу, и тепло.
Еще вернется вера и надежда.
Не может быть, чтоб вечно не везло.

Но если огонек задуло ветром,
и окружил безвыходный простор,
есть напоследок выход самый верный -
остановись и заложи костер.

Прикрой ладонью спичку осторожно.
И, затянувшись горьким табаком,
зажги костер, зажги на бездорожье.
Стань для кого-то этим огоньком.
 

Старый чарык

 
АБДУЛЛА АРИПОВ


Шипит шашлык. Сиянье плов лучит.
До дастархана щедрого ты дожил.
А помнишь пшенку детства, бедный быт,
чарык свой старый с дыркою в подошве?

Простой обувки кожаная нить.
Лик нищеты, теперь уже далекой.
Он мудрость мира мог в себя вместить
и стал мне лучше тысячи уроков.

Вознесся ты. Тебе хвалу поют.
Ты всюду слышишь в дружбе уверенья.
Но лжив успех. И все его ступени
В любой момент, сломавшись, предадут.

И все тебя покинут в этот миг.
Никто тебя в несчастье не услышит.
Лишь радостно рот до ушей открывший
тебя он встретит, старый твой чарык.
 
Rado Laukar OÜ Solutions