"..Я кровь от рук твоих отмою. Из сердца выну чёрный стыд.." А. Ахматова
Хочу проникнуть в эту паузу,
А из неё - вернуться снова
В предместье Кёнигс-Вустерхаузен ,
В подвальчик с потолком дубовым.
Вернуться в зимнюю Германию -
С гирляндами под каждой кровлей -
С внезапным чувством отмывания
Умелых рук - от липкой крови.
И снова слушаю до одури
То Венский вальс, то голос леса,
И вновь от страха и раскаянья
Освобождается душа,
Когда из Франкфурта-на-Одере
Я жду вечернего экспресса,
И ангелы садятся стаями
На остриё карандаша!..
1988г.
Русскоязычная Вселенная
выпуск № 20 от 15 октября 2022 года
Русскоязычная Франция
Алексей Зайцев
Алексей Игоревич Зайцев (10 октября 1958, Улан-Удэ — 25 ноября 2015, Рюэй-Мальмезон) — русский поэт, прозаик. Родители-москвичи родили сына в командировке и вернулись в Москву, когда Зайцеву исполнилось два месяца. С 1966 по 1973 учился в Школе-интернате №38 с углублённым изучением английского языка (Москва, улица Оршанская, д. 14, ныне Московский дипломатический кадетский корпус №11). С 1973 по 1974 — в Московском театрально-художественном техническом училище. С 1974 по 1978 — в Московском педагогическом училище №1 имени К.Д.Ушинского, где освоил игру на домре и балалайке. 1987 по 1992 — в Литературном институте им. А.М. Горького. Член Союза писателей СССР. До перестройки работал пастухом и экскурсоводом в картинной галерее (Таруса), сторожем в медицинском училище, маляром на автобазе, учителем, истопником (Москва), художником-оформителем (Москва, Казахстан), лесорубом (Жилой Бор), взрывником (Братск), с середины 80-х журналистом, редактором. С 1988 по 1990 редактор в журнале «Детская литература». С 1990 по 1992 зам. главного редактора журнала «Советский школьник». С 1991 по 1992 зав. отделом поэзии журнала «Огонёк». Публиковался с 1979 (самиздатский журнал «Поиски», затем альманах «Тёплый стан», журнал «Огонёк»). Остался во Франции в 1992. Был принят русской эмиграцией на Радио «Свобода» и на «Радио Франс Интернасьональ». Изучал теологию в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже и кулинарию в Дижонской кулинарной школе в Шевиньи-Сен-Совёр. Зарабатывал игрой на балалайке в ресторанах, переводами, репетиторством. Публиковался в журналах «Континент» и «Русская мысль». Работал судебным переводчиком, поваром. Был чемпионом города Шатийон-сюр-Сен в стрельбе из пистолета.
СТИХИ
Германия
Черновик послания
"Нет, весь я не умру.."
( Пушкин )
( Пушкин )
О,Ты, который..( и т.д.)
Который..( и т.п.)!
Сидящий где-то в МВД,
А,может, - в ЛТП,
В ЦК, Совмине, ВПШ
И ВЦСПС,
Зачем тебе моя душа?
Она - дремучий лес.
Зачем тебе моя рука
(бессильная уже)?
Вглядись глазами РККА:
Она растёт из Ж!
На кой Тебе мой скорбный труд
( и мой горбатый труп)?
Его и свиньи не сожрут,
И воры не сопрут!
Валяй, калечь мою судьбу,
Руби мою лозу..
Но после смерти я -
В гробу отсюда уползу!
В земле проделаю дыру
( Незримый, как ЧК ),
И если весь я не умру,
То знай, что ЗДЕСЬ Я НЕ УМРУ.
Прощай же..
тчк
1984 г.
песенка работорговца
В нашем мире, который бьётся
В тесноте абсолютно щедрой,
Мог бы стать я работорговцем,
Угнетателем сотни негров.
Сочинял бы я неграм – хайку,
А не вышло бы – резал нецке.
И кромсал по утрам их пайку,
Даже если делиться – не с кем.
Продавал бы рабов - рабам я
За ничтожную каплю рабства.
И на базе такого братства
Умножал бы свои богатства!
Я и белым – сложил бы хокку -
Итальянцам или бельгийцам..
А свободой - делился б с Богом,
Как со мной Он – всегда делился.
В тесноте абсолютно щедрой,
Мог бы стать я работорговцем,
Угнетателем сотни негров.
Сочинял бы я неграм – хайку,
А не вышло бы – резал нецке.
И кромсал по утрам их пайку,
Даже если делиться – не с кем.
Продавал бы рабов - рабам я
За ничтожную каплю рабства.
И на базе такого братства
Умножал бы свои богатства!
Я и белым – сложил бы хокку -
Итальянцам или бельгийцам..
А свободой - делился б с Богом,
Как со мной Он – всегда делился.
Двенадцать с половиной
Сидит в трактире пьяный Бальмонт,
Залив смирновкой край фуфайки.
Вокруг него – цыганки, пальмы,
Лакеи, рюмки, балалайки.
Вокруг трактира – слухи, страхи,
Тельняшки, маузеры,фиксы.
Броневики,как черепахи,
Ползут. И вслед глядят им сфинксы.
Кричат вослед матросам чайки,
И шлёт Амур златые стрелы
Грядущим жертвам чрезвычайки,
Грядущим авторам расстрелов.
Поэт имеет облик свинский,
Ещё ужаснее – политик:
Вот на балконе у Кшесинской
Картавит лысый сифилитик.
Но он умолкнет, обессилев,
Когда в толпе последний зритель,
Вдруг обнаружит, что Россия -
Большой, летучий вытрезвитель.
Ведь для того, чтоб над столицей
Душа звенела мандолиной,
Необходимо похмелиться.
И надо много героина!
Планета сразу станет мирной,
А жизнь людей – простой и милой,
Когда над Северной Пальмирой
Пробьёт Двенадцать с Половиной!
Залив смирновкой край фуфайки.
Вокруг него – цыганки, пальмы,
Лакеи, рюмки, балалайки.
Вокруг трактира – слухи, страхи,
Тельняшки, маузеры,фиксы.
Броневики,как черепахи,
Ползут. И вслед глядят им сфинксы.
Кричат вослед матросам чайки,
И шлёт Амур златые стрелы
Грядущим жертвам чрезвычайки,
Грядущим авторам расстрелов.
Поэт имеет облик свинский,
Ещё ужаснее – политик:
Вот на балконе у Кшесинской
Картавит лысый сифилитик.
Но он умолкнет, обессилев,
Когда в толпе последний зритель,
Вдруг обнаружит, что Россия -
Большой, летучий вытрезвитель.
Ведь для того, чтоб над столицей
Душа звенела мандолиной,
Необходимо похмелиться.
И надо много героина!
Планета сразу станет мирной,
А жизнь людей – простой и милой,
Когда над Северной Пальмирой
Пробьёт Двенадцать с Половиной!
***
Я всю ночь горевал,
В кружку чай наливал
И стихи до утра
Про себя напевал.
И они волновались, как ветер в траве,
И смычком вышивали по вольной канве.
Думал я: в этот час
По пустыне идут
За верблюдом - верблюд,
За верблюдом - верблюд.
А под сводами леса кибитка стоит,
И улитки глядят из своих пирамид.
Где-нибудь далеко
В этот сумрачный час
Васильком на конфорке
Распустится газ,
И младенцу согреют на нем молоко,
Но ни нам, ни младенцам не станет легко.
Накренясь, канонерки
Несутся в волнах,
И русалки взбивают
Прибой на мели.
Отцвели уж давно хризантемы в садах,
И пометили каждый бутон кобели!
Но травой зарастают
Следы от колес,
И любые морщины Разгладит песок,
И хотелось мне в это поверить до слез,
И с собой ничего я поделать не мог.
В кружку чай наливал
И стихи до утра
Про себя напевал.
И они волновались, как ветер в траве,
И смычком вышивали по вольной канве.
Думал я: в этот час
По пустыне идут
За верблюдом - верблюд,
За верблюдом - верблюд.
А под сводами леса кибитка стоит,
И улитки глядят из своих пирамид.
Где-нибудь далеко
В этот сумрачный час
Васильком на конфорке
Распустится газ,
И младенцу согреют на нем молоко,
Но ни нам, ни младенцам не станет легко.
Накренясь, канонерки
Несутся в волнах,
И русалки взбивают
Прибой на мели.
Отцвели уж давно хризантемы в садах,
И пометили каждый бутон кобели!
Но травой зарастают
Следы от колес,
И любые морщины Разгладит песок,
И хотелось мне в это поверить до слез,
И с собой ничего я поделать не мог.
***
Казалось, всё нам было нипочём.
Мы были крепче танковой бригады:
Ведь ты стояла за моим плечом,
И детский смех врывался к нам из сада.
И Франция цвела для нас ковром,
И по весне к нам ласточка стучалась...
Такое не кончается добром.
С поэтами – ни разу не случалось.
Мы были крепче танковой бригады:
Ведь ты стояла за моим плечом,
И детский смех врывался к нам из сада.
И Франция цвела для нас ковром,
И по весне к нам ласточка стучалась...
Такое не кончается добром.
С поэтами – ни разу не случалось.
***