Литературно-исторический альманах

Русскоязычная Вселенная выпуск № 23 

от 15 июля 2023 г.

Русскоязычная Дания

 

Арсений Ровинский

 

 

СТИХИ

 

EXTRA DRY

 

I.

Химия и жизнь

* * *

сердобольная бабка нашла в сугробе за гаражами
грела в сухих ладошках вымыла в керосине
чистеньким положила сохнуть на подоконник
сидела и вспоминала о сене сыночке сыне
думала время времечко держали за хвост держали
было оно и нет как дихторша говорила
крыл моих облак слышен уже над пятыми этажами
хорошо хоть квартирка на Пресне отходит сыночку сыне
вот и подсох соколик вымытый в керосине
зубоньки жемчуга глазоньки самоцветы
вот он опять дрожит носится над дворами
и если это не голос то что же это

* * *

Здесь будет тайский ресторан,
а там – дурдом для хромоножек,
и тапочки из бересты,
и платья белые в горошек.
К весне бедняжку приберут,
уложат во хрустальный короб,
над коробом еловый сруб,
а рядом – огроменный город.
Здесь будут фильтровать базар,
а там – лечить электрошоком,
и можно будет поводить
туда-сюда ленивым оком,
смотреть, но внутрь не заходить.

* * *

Здесь будет всё и ничего –
Пахра, дикарские частушки
и маргиналы из Гюго.
Не бормотание вотще.
Урицкий в неживом плаще,
Воровский в модном кардигане
мозгами шевелит в борще.
Я нераздельный сын и мужд,
и дух бомбизма мне не чужд,
когда темно и пострелушки,
и Сталин плачет у вертушки.

* * *

Кто они, где живут, что вызывает смех их,
что их тревожит, что заставляет плакать?
Говорят, говорят, опускают веки,
переходят на жесты, намёки, знаки,
шепчут: "Подай вина, свечи зажги и слушай.
Как тебе – скрипок звук, как тебе – чёткость линий?
Уже никто не придёт, уже ничто не нарушит
эту лёгкость письма, этот воздушный иней.
В тихие небеса тебя приберёт сестрица,
в край, где пчела по капелькам собирает
сладкий нектар, что в перстне моём хранится,
и пластинка Сальери, что твой Амадей, цепляет".

* * *

Молилась и проснулась знаменитой,
а по бульвару срочники прошли,
весомые для всякого пиита.
В большом стакане Пушкина внесли,
и долго лили в гипс, ещё живого,
как будто он не Пушкин, а Брюс Ли.
Подумала – какого января,
какого августа на скорой золочёной,
какого дня, в какой реестр включённой,
каких небес, короче говоря.

* * *

Зимние Олимпийские Игры. Фигуристка любит судью,
а судья – фигуриста другой державы.
5-9; 5-9; 5-5 – тренер кричит – "убью",
но для неё это всё ещё шифр, обещанье любви и славы –
5-9; 6-0; 5-0 – и она уходит под лёд, в полынью.
Левой рукой она отключает процессор левого глаза,
правой сквозь сердце вводит в зрительный нерв трёхразовую москву,
коньки с кристаллическим приводом сами делают все выкрутасы,
ей нужно только подумать – "плыву, плыву".
В Шереметьеве мама сказала – "Стране нужно олово",
папа сквозь слёзы добавил – "Не ссы, дружок".
Плохо ей, очень плохо, она опускает голову,
и в её голубые, прозрачные ноздри летит снежок.

* * *

догадайся догада с трёх раз с кем любуется твой полюбовник
чей он ждёт сокровенный приказ сторожит как звезду подполковник
совершенно нормальный на вид в сапогах из простого цемента
ежедневно за небом следит ожидая прилёт конкурента
за фугасом ложится фугас но ему не до нас не до нас

* * *

за питьевой исправленной водой
за флагманом и высшим комсоставом
встаёт Казбек и шевелит ногой
или каким другим своим суставом

грохочут громы плачут бубенцы
воробушки и прочие скворцы
взлетают ввысь друг друга догоняя

и среди этой праздной чехарды
растёт лоза и дети вырастают

* * *

Чего потребует мой слух
заместо трёх, заместо двух,
заместо деревянной пыли –
скажи мне, дяденька пастух,
и все, кого спросить забыли.
Скажи мне, милая старушка,
чего потребует кукушка,
откуковав, – каких щедрот?
Спроси, кого спросить забыли.
Вот деревенский дурачок
купаться едет на кобыле,
свой неразборчивый зрачок
позолотить в прибрежном иле –
как самурай и как солдат,
которого спросить забыли.

* * *

тигр огромный хоп и прыгнул мне на шею
и давай мне сухожилия кусать и перекусывать дорвалась гадость окаянная
под её зубами жёлтыми чтоб не сказать грубее я немею
жизни ветреной прожитой сумерек последних судорог теряю

вот не расскажу откуда эта новость эта радость эта вспышка
эта погребальная конечная с Коньково со степного Волгограда
всё на ушко мне шептала всё весёлое насвистывала

вот не расскажу за что она меня сожрала непокорного
не узнать вам не услышать как любила эта рыжая губастая отрада
как голубка голубя качала и укачивала чёрного
груши околачивать долгими вечерами учила мышонка мама

* * *

ну что они найдут мой китель распоров
и чем я хуже им и чем я лучше
овсянку грыз как этот или тот
владелец отвратительных зигот
ну что им толку в звёздочках моих
нашивках папиросах документах
а просто так начнут мерси мол и боку
и где же ты служил в каком таком полку
пойдут своим путём но вспомнят и догонят

* * *

Внутри Днепра мне родина кругом.
Свернись калачиком, фундаментальный витязь –
течением доставлены сюда
побед твоих свинцовые суда.
Литовский князь поддерживает связь
с литовцами посредством рачьей почты,
на рыбьем воздухе, на взорванном железе,
спит конница татарская в разрезе.
Скатились полумесяц-мудозвон
и свастика, шершавая царица,
в фарватер, и с пленительных высот
им баба русская тупым мечом грозится.

* * *

1.

солдаты спят и видят Сталинград
и Сталина летящего в ракете
и радуются и животворят
и мучаются как больные дети
когда они услышат в первый раз
простой как объявление в газете
давным-давно подписанный приказ
из слов не существующих на свете

2.

Впоследствии, когда начнут считать,
нас насчитают двадцать или тридцать.
И то и то враньё, нас двадцать пять.
Распятые, как маленькие птицы,
мы будем между ёлками летать
на случай непостыдныя кончины.
Мы в этом ложе пар, и пепел, и треножник,
нам ридная земля сестрёнка и братан,
теперь ты можешь спать, усни, художник.
Я в этом ложе пан, и пыльник, и рапан,
уже хлебнувший ледяного газа,
забывший навсегда, как Левитан
читал концовки сталинских приказов.

* * *

Жерминаль Жерминаль говорю тебе
специальным собкором служил в гб
внутривенных послов расставлял по росту
в пистолетном кармане носил версту
этих скользких гнид измерять непросто

повторять много раз прокричать в окно
Нахтигаль был дворником в гороно
в голове его дребезжали трели
всё чего избежать могли
корабли Шали соловьи Растрелли

* * *

Так говорит Хафиз:
"Зелень – лучший сюрприз.
Полюбуйся, мой друг,
сколько её вокруг".

"Лучшая птица – вран".
Так говорит Коран.
Истинное три-ди,
видимо, впереди.

Стойкий запах козла.
Тётенька без весла.
Град из живых камней.
Ведите себя скромней.

"Жизнь, – говорит Хафиз, –
я иду по карниз".
На языке фарси
жизнь говорит – "мерси".

* * *

в центре мира на чайке катался и пел наливай генацвале
на вокзале увидят бывало и честь отдавали лобзали
глазами меня поедали засранцы сегодня и вспомнят едва ли

заманили в ловушку кольцо пошехонские жу́чки кончиты
хвать меня за язык пармезанки дешёвки бандиты
катафалк подавайте лафеты катите уйдите же все отойдите

всё забрали ограбили дурь побрякушки совсем не осталось
перепуталось зрение слышу то наши взрывают то немцы а всё ведь как шалость
начиналось качалось кончалось и кончилось и оказалось

* * *

На фото он с кошачьими зрачками,
стоит и наслаждается, паук,
периодично точными толчками.
Я химию и жизнь, как ласточку морфлот,
наколкой наколю и стану любоваться,
под сердце наколю, где капитан запаса
за яхтами следит, вдыхая первый йод.
Мне Менделеев арии поёт,
в уездных городах и водородном поле
несёт ядро – частицу всех наук
и яды сочиняет поневоле.

* * *

Никаких посвящений. Ни чёрной, ни красной икры –
комары ночные, вам – кладбище этих строчек.
Юг разгрызает виски, трескает клеток моих делянки,
вечером тихим пальцы его черны.
После большой войны нищенки тощих щенков ласкают, шепчут –
"Сынки, во всём виноваты янки.
С криком на север собак запрягли – Аляска их кормит и поит.
С юга петролеум возят, на западе и на востоке – мы,
совершенные слепо- и глухонемые.
Август нам яблочко даст, а Ноябрь забирает,
Декабрь отгрызает носы, уши – Январь,
а Февраль или Март – убивают".
Полно вам, женщины, вот вам волшебное солнце, утешьтесь.
Следите его середину и ждите – другая слеза потечёт – улыбнётесь,
а третья – на пляж побежите купаться в забытом обличьи.
Немцы, южки́, полюбуйтесь, как местные девы плывут
мимо огромных рыб, изображающих одалисок.
Путь их не близок.
Точные, аки часы песочные, хохлушки и караимки – все – здесь.
Вот – с дальнего-дальнего юга пришли
эти снимки.

* * *

Поверхность озера как первый коммутатор –
всю ночь трещит, приказы отдаёт,
а утром спит. Небесный свет угрюмо
поглаживает тихое зеро
и греет упоительное тело.
Поужинав на берегу ручья,
легко смотреть, как золотые черви
вгрызаются в поверхность пегих вод,
пока рыбак забрасывает невод.
Для рыбы утомительна ничья –
ночами заколдованное время
стремительней, чем щука или конь, –
фигачит электрическое семя,
и льётся речь, как масло на огонь.

* * *

Дай мне такое же утро, и всё возверну, как умею, я,
глупых сестрёнок твоих пальцем не трону, смогу
в точку кривые собрать, синусоиды разные,
трупик фазана висит у меня на ремне – вот и осень.
Целого вечера кушали булочки,
утра варенье малинное мазали турки на крыши Сущёвского Вала,
вот оно, солнышко! С первыми птичками местными
чёрствую корочку чёрную трогает вороном давешним.
Всё возверну, как умею, и волоком, волоком
мебель туда, где стояла, и пыль – где была.

 

* * *

кто ходит с буквы "А" как форменный удод
кто сторожит луну и думает полёт
изменник и злодей невиданного свойства
кто за мышиный цвет отечество пропьёт
предание предаст и скушает геройство
кузнечик на обед на ужин саранча
а если хочет спать нальётся из ручья
и дремлет под травой не помня и не знача
где тает леденец под клювом петушка
за чаплинский башмак серёжку из ушка
и пушкинскую речь и Дельвига в придачу

* * *

где берег подойдёт и правильная медь
могучий корабель космический смотреть
храпеть как Карабас сопеть как Буратино
где берег для дворца и правильная глина

добыча времени ныряй в свои кусты
в овраги прячься хворост пустоты

клянусь на недописанном Коране
в каком-нибудь опущенном Иране
пластмассовыми чётками треща
что тает в воздухе то для огня не пи́ща

I.

Химия и жизнь

* * *

сердобольная бабка нашла в сугробе за гаражами
грела в сухих ладошках вымыла в керосине
чистеньким положила сохнуть на подоконник
сидела и вспоминала о сене сыночке сыне
думала время времечко держали за хвост держали
было оно и нет как дихторша говорила
крыл моих облак слышен уже над пятыми этажами
хорошо хоть квартирка на Пресне отходит сыночку сыне
вот и подсох соколик вымытый в керосине
зубоньки жемчуга глазоньки самоцветы
вот он опять дрожит носится над дворами
и если это не голос то что же это

* * *

Здесь будет тайский ресторан,
а там – дурдом для хромоножек,
и тапочки из бересты,
и платья белые в горошек.
К весне бедняжку приберут,
уложат во хрустальный короб,
над коробом еловый сруб,
а рядом – огроменный город.
Здесь будут фильтровать базар,
а там – лечить электрошоком,
и можно будет поводить
туда-сюда ленивым оком,
смотреть, но внутрь не заходить.

* * *

Здесь будет всё и ничего –
Пахра, дикарские частушки
и маргиналы из Гюго.
Не бормотание вотще.
Урицкий в неживом плаще,
Воровский в модном кардигане
мозгами шевелит в борще.
Я нераздельный сын и мужд,
и дух бомбизма мне не чужд,
когда темно и пострелушки,
и Сталин плачет у вертушки.

* * *

Кто они, где живут, что вызывает смех их,
что их тревожит, что заставляет плакать?
Говорят, говорят, опускают веки,
переходят на жесты, намёки, знаки,
шепчут: "Подай вина, свечи зажги и слушай.
Как тебе – скрипок звук, как тебе – чёткость линий?
Уже никто не придёт, уже ничто не нарушит
эту лёгкость письма, этот воздушный иней.
В тихие небеса тебя приберёт сестрица,
в край, где пчела по капелькам собирает
сладкий нектар, что в перстне моём хранится,
и пластинка Сальери, что твой Амадей, цепляет".

* * *

Молилась и проснулась знаменитой,
а по бульвару срочники прошли,
весомые для всякого пиита.
В большом стакане Пушкина внесли,
и долго лили в гипс, ещё живого,
как будто он не Пушкин, а Брюс Ли.
Подумала – какого января,
какого августа на скорой золочёной,
какого дня, в какой реестр включённой,
каких небес, короче говоря.

* * *

Зимние Олимпийские Игры. Фигуристка любит судью,
а судья – фигуриста другой державы.
5-9; 5-9; 5-5 – тренер кричит – "убью",
но для неё это всё ещё шифр, обещанье любви и славы –
5-9; 6-0; 5-0 – и она уходит под лёд, в полынью.
Левой рукой она отключает процессор левого глаза,
правой сквозь сердце вводит в зрительный нерв трёхразовую москву,
коньки с кристаллическим приводом сами делают все выкрутасы,
ей нужно только подумать – "плыву, плыву".
В Шереметьеве мама сказала – "Стране нужно олово",
папа сквозь слёзы добавил – "Не ссы, дружок".
Плохо ей, очень плохо, она опускает голову,
и в её голубые, прозрачные ноздри летит снежок.

* * *

догадайся догада с трёх раз с кем любуется твой полюбовник
чей он ждёт сокровенный приказ сторожит как звезду подполковник
совершенно нормальный на вид в сапогах из простого цемента
ежедневно за небом следит ожидая прилёт конкурента
за фугасом ложится фугас но ему не до нас не до нас

* * *

за питьевой исправленной водой
за флагманом и высшим комсоставом
встаёт Казбек и шевелит ногой
или каким другим своим суставом

грохочут громы плачут бубенцы
воробушки и прочие скворцы
взлетают ввысь друг друга догоняя

и среди этой праздной чехарды
растёт лоза и дети вырастают

* * *

Чего потребует мой слух
заместо трёх, заместо двух,
заместо деревянной пыли –
скажи мне, дяденька пастух,
и все, кого спросить забыли.
Скажи мне, милая старушка,
чего потребует кукушка,
откуковав, – каких щедрот?
Спроси, кого спросить забыли.
Вот деревенский дурачок
купаться едет на кобыле,
свой неразборчивый зрачок
позолотить в прибрежном иле –
как самурай и как солдат,
которого спросить забыли.

* * *

тигр огромный хоп и прыгнул мне на шею
и давай мне сухожилия кусать и перекусывать дорвалась гадость окаянная
под её зубами жёлтыми чтоб не сказать грубее я немею
жизни ветреной прожитой сумерек последних судорог теряю

вот не расскажу откуда эта новость эта радость эта вспышка
эта погребальная конечная с Коньково со степного Волгограда
всё на ушко мне шептала всё весёлое насвистывала

вот не расскажу за что она меня сожрала непокорного
не узнать вам не услышать как любила эта рыжая губастая отрада
как голубка голубя качала и укачивала чёрного
груши околачивать долгими вечерами учила мышонка мама

* * *

ну что они найдут мой китель распоров
и чем я хуже им и чем я лучше
овсянку грыз как этот или тот
владелец отвратительных зигот
ну что им толку в звёздочках моих
нашивках папиросах документах
а просто так начнут мерси мол и боку
и где же ты служил в каком таком полку
пойдут своим путём но вспомнят и догонят

* * *

Внутри Днепра мне родина кругом.
Свернись калачиком, фундаментальный витязь –
течением доставлены сюда
побед твоих свинцовые суда.
Литовский князь поддерживает связь
с литовцами посредством рачьей почты,
на рыбьем воздухе, на взорванном железе,
спит конница татарская в разрезе.
Скатились полумесяц-мудозвон
и свастика, шершавая царица,
в фарватер, и с пленительных высот
им баба русская тупым мечом грозится.

* * *

1.

солдаты спят и видят Сталинград
и Сталина летящего в ракете
и радуются и животворят
и мучаются как больные дети
когда они услышат в первый раз
простой как объявление в газете
давным-давно подписанный приказ
из слов не существующих на свете

2.

Впоследствии, когда начнут считать,
нас насчитают двадцать или тридцать.
И то и то враньё, нас двадцать пять.
Распятые, как маленькие птицы,
мы будем между ёлками летать
на случай непостыдныя кончины.
Мы в этом ложе пар, и пепел, и треножник,
нам ридная земля сестрёнка и братан,
теперь ты можешь спать, усни, художник.
Я в этом ложе пан, и пыльник, и рапан,
уже хлебнувший ледяного газа,
забывший навсегда, как Левитан
читал концовки сталинских приказов.

* * *

Жерминаль Жерминаль говорю тебе
специальным собкором служил в гб
внутривенных послов расставлял по росту
в пистолетном кармане носил версту
этих скользких гнид измерять непросто

повторять много раз прокричать в окно
Нахтигаль был дворником в гороно
в голове его дребезжали трели
всё чего избежать могли
корабли Шали соловьи Растрелли

* * *

Так говорит Хафиз:
"Зелень – лучший сюрприз.
Полюбуйся, мой друг,
сколько её вокруг".

"Лучшая птица – вран".
Так говорит Коран.
Истинное три-ди,
видимо, впереди.

Стойкий запах козла.
Тётенька без весла.
Град из живых камней.
Ведите себя скромней.

"Жизнь, – говорит Хафиз, –
я иду по карниз".
На языке фарси
жизнь говорит – "мерси".

* * *

в центре мира на чайке катался и пел наливай генацвале
на вокзале увидят бывало и честь отдавали лобзали
глазами меня поедали засранцы сегодня и вспомнят едва ли

заманили в ловушку кольцо пошехонские жу́чки кончиты
хвать меня за язык пармезанки дешёвки бандиты
катафалк подавайте лафеты катите уйдите же все отойдите

всё забрали ограбили дурь побрякушки совсем не осталось
перепуталось зрение слышу то наши взрывают то немцы а всё ведь как шалость
начиналось качалось кончалось и кончилось и оказалось

* * *

На фото он с кошачьими зрачками,
стоит и наслаждается, паук,
периодично точными толчками.
Я химию и жизнь, как ласточку морфлот,
наколкой наколю и стану любоваться,
под сердце наколю, где капитан запаса
за яхтами следит, вдыхая первый йод.
Мне Менделеев арии поёт,
в уездных городах и водородном поле
несёт ядро – частицу всех наук
и яды сочиняет поневоле.

* * *

Никаких посвящений. Ни чёрной, ни красной икры –
комары ночные, вам – кладбище этих строчек.
Юг разгрызает виски, трескает клеток моих делянки,
вечером тихим пальцы его черны.
После большой войны нищенки тощих щенков ласкают, шепчут –
"Сынки, во всём виноваты янки.
С криком на север собак запрягли – Аляска их кормит и поит.
С юга петролеум возят, на западе и на востоке – мы,
совершенные слепо- и глухонемые.
Август нам яблочко даст, а Ноябрь забирает,
Декабрь отгрызает носы, уши – Январь,
а Февраль или Март – убивают".
Полно вам, женщины, вот вам волшебное солнце, утешьтесь.
Следите его середину и ждите – другая слеза потечёт – улыбнётесь,
а третья – на пляж побежите купаться в забытом обличьи.
Немцы, южки́, полюбуйтесь, как местные девы плывут
мимо огромных рыб, изображающих одалисок.
Путь их не близок.
Точные, аки часы песочные, хохлушки и караимки – все – здесь.
Вот – с дальнего-дальнего юга пришли
эти снимки.

* * *

Поверхность озера как первый коммутатор –
всю ночь трещит, приказы отдаёт,
а утром спит. Небесный свет угрюмо
поглаживает тихое зеро
и греет упоительное тело.
Поужинав на берегу ручья,
легко смотреть, как золотые черви
вгрызаются в поверхность пегих вод,
пока рыбак забрасывает невод.
Для рыбы утомительна ничья –
ночами заколдованное время
стремительней, чем щука или конь, –
фигачит электрическое семя,
и льётся речь, как масло на огонь.

* * *

Дай мне такое же утро, и всё возверну, как умею, я,
глупых сестрёнок твоих пальцем не трону, смогу
в точку кривые собрать, синусоиды разные,
трупик фазана висит у меня на ремне – вот и осень.
Целого вечера кушали булочки,
утра варенье малинное мазали турки на крыши Сущёвского Вала,
вот оно, солнышко! С первыми птичками местными
чёрствую корочку чёрную трогает вороном давешним.
Всё возверну, как умею, и волоком, волоком
мебель туда, где стояла, и пыль – где была.

* * *

кто ходит с буквы "А" как форменный удод
кто сторожит луну и думает полёт
изменник и злодей невиданного свойства
кто за мышиный цвет отечество пропьёт
предание предаст и скушает геройство
кузнечик на обед на ужин саранча
а если хочет спать нальётся из ручья
и дремлет под травой не помня и не знача
где тает леденец под клювом петушка
за чаплинский башмак серёжку из ушка
и пушкинскую речь и Дельвига в придачу

* * *

где берег подойдёт и правильная медь
могучий корабель космический смотреть
храпеть как Карабас сопеть как Буратино
где берег для дворца и правильная глина

добыча времени ныряй в свои кусты
в овраги прячься хворост пустоты

клянусь на недописанном Коране
в каком-нибудь опущенном Иране
пластмассовыми чётками треща
что тает в воздухе то для огня не пи́ща

III.

Стихотворения с нерусскими названиями

INTRO

Детство всегда в пролёте, старость всегда права.
Мёд, который вы пьёте, на самом деле – слова,
в чьих ульях идёт работа, в чьих сотах кипит слюна,
чья новая позолота старым вином пьяна.
Сильные чувства, страсти не станут стучаться в дверь.
В колоде еловой масти завёлся вишнёвый зверь,
он смотрит на поле брани, не веря своим глазам:
кто не умеет ранить, не может быть ранен сам.

DJ

Нашёптывай и слов не находи.
Рождённый в металлической груди,
твой шёпот предназначен не для слуха, –
скорее, чтобы маятник качнуть,
сгодятся эти олово и ртуть,
а там другие мастера найдутся.
Друзья уедут, квакеры сопьются,
чумная молодёжь заполнит зал –
останется тайком перекреститься,
как старая певичка перед тем,
как выйти на невидимую сцену.

CRANKY

Да, он помешан, но помешан тихо,
интеллигентно чокнут – не кричит,
то Клавдием вообразит себя, то Лиром,
то витязем, то красным командиром,
то голубю возьмётся подражать.
Вот – задрожал. Не надо бы дрожать.
Темнеют лица, сохнут языки,
где верные родных полей клевреты
и что теперь страшнее пистолетов?
Неясно. Может быть, фронтовики
немецкие, простые мужики
с собою наши слёзки прихватили.

PAST PERFECT

Разные люди разное говорят.
По одной из версий он был богат,
голубых кровей и огромной силы,
по другой – тщедушен, смешон, горбат.
Достоверно известно лишь то, как его убили.
Представьте себе двуязычный город, где женщина ест хурму.
Её трёхъязычный любовник ушёл сторожить тюрьму,
где муж сквозь остатки зубов пытается по-турецки
произнести ........................................................
Лопоухий полковник хватается за кобуру,
из зала выходит рабочий и сверлит в экране дыру,
сквозь которую зрителю становится виден
Константинополь.

UNFUCKINGTRANSLATABLE

1.

Направо – станция, налево – местный клуб.
Не то чтобы деревня, но посёлок:
ловцов полно, да горлица одна.
Квадрат окна, избы лиловый куб,
китайский берег виден с местных ёлок.
Не висни со стаканом, пей до дна.
Шепча заветные слова,
ложился; просыпался в Сочи,
а в Сочи в феврале – весна.
Теперь другая пахлава –
пастушкам не хватает мочи
его выдёргивать из сна.

2.

Скрип уключин, пение коромысел,
торжество простых, неделимых чисел –
забирает в пять, а приводит в девять,
пацанёнок, которому в мае – семь.
Грохот ставень, музыка половиц,
домовые, ведущие в пляс девиц.
То ли вправду в корень ушла вся сила,
то ли птичка забыла песню,
которой меня будила.

SAMPLES

1.

Всё дело в чёрных жучках, разбежавшихся по
поверхности А4, как по прилавку сельпо.
Если вернуть их в точку разбега, в шарик или яйцо,
мир бы преобразился, по крайней мере – лицо
этого мира несколько просветлело
бы, за счёт Африки, и вообще – Сомали.
А о чём бы они мечтали – не наше дело.

2.

Мой милый граф! Десантные войска
без Вашего тепла неприменимы.
Мы стали окончательно ранимы
без Ваших кудрей, бачек волоска!
Вернитесь к нам, раститель и радетель,
числитель, погребитель, благодетель,
в глазные впадины, пустышка и душа,
залей полей и будь всему свидетель!
Противник погасил полутона.
Москва зазря японцу отдана.
А ты – паук, и трутень ты, и слепень,
а не граф.

3.

Портос убит
лежит воняет
валяется среди других
надёжнораненных французов
и вот приходит Ришелье
заупокойные молитвы
коварновечный интриган
визгливым голосом читает
и над кошмарнобранным полем
душа Портоса в рай летит

4.

Услышал свой голос по радио. Он
был удивительный баритон.
Сердце моё замирало,
сказали – не я. Плохо мне стало.
Я это, я, они всё подстроили,
исподтишка записали мой голос
на свой, электронный, я знаю.
Я это, я
пел – Лючия и дальше.
Она отвечала.

5.

Встретить допустим на площади главной чумной старикашку безносого
как поживает жива ли ещё померла ли твоя коротышка-старушка спросить
что ответит?

как воздуха в рот свой беззубый вздохнёт
и подробно расскажет о тифе холере гангрене простой отвратительной дробью
о пролежнях жёлто-багровых доложит всё дело как было
но мы не поверим ни слову

6.

дверь открытая сквозняком
суматоха пыли по коридорам
холод под каблуком
неживое убранство цветы полунощные разные
в том числе мандрагора барвинок гортензия
да не лезьте мне в голову буковки неотвязные
скоро ли чёрные буковки отпуск мне выйдет от вас передышка пензия
с дарственной надписью антиударные часики
над кроватью повесьте мне значит кукушку-ходики
гребешком по утрам приберите дыбом стоящие прядки мои
волосики

7.

как будто молодость одна а мы летим в горящем танке
вокруг ордынки и полянки и даже сретенка видна
календари гудят как мухи вдали от посторонних глаз
из арматуры сад и берег недопустимые без нас
была халва и козинаки шампанским полныя ручьи
знак умноженья в каждом знаке и поезда ничьи ничьи

BONUS TRACK

Местами – да, но большей частью – нет.
Подай, Егорий, водку на обед,
да пива тёмного, да туркестанской дури,
а сам, как будто ты акын слепой,
играй на укулеле, песни пой,
о подвигах, о славе, о Тимуре.
То водка жжёт, то вяжет анаша,
клубятся дрессированные змеи,
летает муха, тоже хороша.
Нас окружают ямбы и хореи,
и в эту долгожданную тюрьму
нельзя не впасть в конце, как в сулему.
Гасите свет, я сон ваш не нарушу.
Рутина жизни в море и в горах.
Ребёнок просыпается в соплях,
бежит собака с рёбрами наружу,
и не понять, откуда этот страх.
Сады шумят, а мы молчим в садах.

IV.

Песнопения Резо Схолия

* * *

грузинский мальчик смотрит на Казбек
и думает что он внутри Казбека
как будто бы он брынза и вино
домашнее и сокол-мимино

везёт ему бинокли из Брюсселя
потом везёт компьютер мерседес
весь чёрный и прозрачный еле-еле

* * *

я на картинке берию нашёл
там берия и пела и плясала
безумная, со скромными усами
она сказала мне – пойдём, Резо

пойдём Резо повеселимся с нами
последними кавказскими лесами
что нам земля и всё её стекло

* * *

грузины пышные по вечерам пьяны
распухшие несжатые колосья
до самыя склоняются земли
старухи врут стучат веретены –

пой, Гурджаани, голубь окаянный
на неживом мегрельском языке
протяжные свои многоголосья

* * *

кинжал мне одолжили иноверцы
зане любые открывал я дверцы
солёных дев мадерой угощал
на белой стрекозе летал в Форосе

теперь вокруг Савёловский вокзал
в долине дикой средь медведь и скал
под снегом я фиалку отыскал

* * *

по именам людей которых нет
по их немногочисленным заявкам
мы посылаем пламенный привет
летучею ракетой-томагавком

нам с высоты доступен каждый злак
и ваши отвратительные слёзы
вы слушаете радио "Маяк"

* * *

с тараканами в голове
хорошо на дивной летать ракете
самодельной дымить сигаретой
в обязательной темноте

был в "Икее" и вспомнил как
и какой наступает мрак
и кому нужны будут те и эти

* * *

это други песня лебединая исполняется лишь раз
завещаю Ростов славянам взамен Стамбула
неделимый огонь драгоценный газ
и последний залп почётного караула

пьяный лекарь припрётся откроет беззубый рот
зимний воздух в трубочку соберёт
и тихонько любимого гоголя заиграет

* * *

крапаль упал на джинсы вот
какой подарок новый год
неуправляемый полёт
тебе уже не успокоиться

золотокудрая любовница
дождётся когда дверь откроется
войдёт и встанет у дверей

* * *

запомни волчик эту дверь и циферки на ней
за дверью жизнь моих зверей кипит
как варево и нехороший клей

во чаще сокровенной сугубо мается Кащей
в пучине мрачный лещ растёт и пузырится
лис знает множество сомнительных вещей
а ёж большою вещью счастлив насладиться

* * *

оставил руки-ноги во дворе
повесил голову сушиться в коридоре
и отключил все датчики на ней

сквозь зрение невидимых зверей
он смотрит на физическом приборе
как облака по прихоти своей сливаясь
образуют море

* * *

вах, как они провожают –
они провожают как
навсегда
невесомые, неземные

бабочки, разношёрстные странницы,
все они ненормальные, даже капустницы,
где хоровод водить им без разницы

* * *

дальше нечет или чёт
дальше Яуза течёт
мужики стоят с баграми
каждый ищет свой помёт

кабы были мы арабы
к нам бы в гости были крабы
крабы здеся чистый мёд

* * *

также люблю я зимой катания
девушек розовых трепетание –
натяну поводья рукой умелой
поднимусь в седле – запевай чавела

врач скажет нету пульсадыхания
благодарите меня за старания
хорошо бы выпить за это дело

* * *

в Назрани пыльной много олова
но раньше это всё скрывали
жалели нас и наши головы

заснул и спал где только вороны
своё имели трали-вали
и видел сон как вышли клоуны
и кланялись и целовали

* * *

в Киеве, в Киеве я
милая
тополя и каштаны
ты помнишь – албания

сколько живых в этом городе я не знаю
но все они ходят вокруг меня
дорогая

* * *

деревянные, деревянные совершенно
то есть деревянные как
могут быть деревянными только ступени
ведущие на самый тёмный на этом свете чердак

видимо что-то запомнили с колыбели
может быть чей-то шёпот какой-то знак
надолго запомнили помнят на самом деле

* * *

по улице Советской уже который год
троллейбусы не ходят не бегает народ
"проезд закрыт, товарищ!" – говорит мне гражданин
"объезд по Комсомольской и Розы Люксембург!"

я трогаю берёзу стволы других дерев
а если я здесь вырос родился например
химер в окошко видел ангелочков милый друг

* * *

на космодроме
жёлтые листья
немцы купили
наши ракеты

деньги как звёзды
падают с неба
без них невозможно

* * *

и осеняет север он а после юг он осеняет
и юг не плавится и север не дрожит
для белогрудых голубиц и прочих птиц шанхая
зерно елей и мёд разносит по домам

как будто кто воскрес чтобы глушить свободу
и солнышко крутить на ржавом турнике
когда б он песни пел а я спешил его подслушать

* * *

мой зоопарк зимой в который раз
где пенилось и плавилось когда-то
орлам летать мешает эта вата
орлы дышать не могут этот газ

стеклянные слоны и жеребята
и кролики наперсники разврата
как мало вас

* * *

последний тренер умрёт
последний кто знает эту игру и кто хорошо с детьми
и скажут – "давай, Резо!"

как облака провожают небесную значит тучку
быстренько но и с достоинством под первой и третьей росой прорастаем
вдох и немедленный выдох
какие же вы неумёхи