Дело простое анфас и профиль, 

Чёт или нечет, как повезет. 

Этап доставлен, остались крохи, 

Стреляют в затылок наоборот. 

 

Литература расстрельных списков, 

Большое время коротких строк. 

Подвальный холод и выстрел близко, 

Страниц газетных недолгий срок. 

 

Чернильный росчерк, сломался грифель. 

Звон, стрелки, гиря, часов завод. 

Дождутся ночи и фас, и профиль. 

Дождётся ночи расстрельный взвод. 

 

В глаза не смотрят, неизлечимо. 

И в день обычный в который раз 

Проходят люди, встречаясь мимо, 

И фас и профиль, и профиль-фас 

 

*** 

И наступает рождество 

По выбранным семьёю датам. 

На площадях светлым-светло, 

Картон и вечный снег из ваты, 

Горячее вино, катки 

И куколки из марципана. 

И звёзд развешены мотки, 

И главная горит, как рана. 

 

Осёл, актёры, ясель шконка, 

Волхвы с мешками за углом. 

Звонит мой друг: «Мы за столом 

И ждём рождения ребёнка». 

Мой друг поляк. Открыты двери, 

И каждый воздаёт по вере 

Началу с чистого листа. 

 

А площадь поутру пуста. 

Орбиты и судеб изгибы  

Надолго оставляют тень, 

Минуты прибавляет день, 

На нерест уплывают рыбы. 

И завершая торжество, 

Волхвы в потёртых желтых робах 

Уносят с улиц рождество 

 

*** 

Пробел в пространстве залатать стихами, 

заштопать строчкой, подбирая цвет, 

не наглухо, чтоб облака мехами 

дышали вслух и пропускали свет. 

 

Снег утоптать, и шаркая в калошах, 

тереть его до льда, тереть до льда. 

И каждый день останется хорошим, 

и целый год, который навсегда. 

 

А снег и память тонкие листочки 

кладут в следы, не сохраняя звук. 

Я напишу, оставлю даты, точки, 

чтоб не растаял, выпущу из рук. 

 

Те давние и клятвы, и обманы, 

Как роспись в небе дымом из трубы, 

растают к лету, йодом смажешь раны, 

всё заживёт до свадьбы и судьбы. 

 

Оббитая на слом библиотека, 

подшиты годы в пачки с первых лет. 

Туда пускают всех по справке ЖЭКа, 

кто, уходя из дому, гасит свет 

 

*** 

Переодеться в чистое бельё, 

Как моряки перед последней битвой, 

И начисто вести привычной бритвой, 

И думать, что воюешь за своё. 

 

Там впереди обрывы и кусты 

Рвут в лоскуты живое и одежду. 

Но чаянья не могут быть пусты, 

И никому не соскрести надежду. 

 

А выбрать между миром и вождём — 

Меж честью и бесчестьем, в самом деле, 

Так хорошо, что мы с тобой успели 

И ожили, как почва под дождём. 

 

Нетрудно отойти от суеты 

И новые слова найти к началу 

Про то, что гений чистой красоты 

Под алыми швартуется к причалу. 

 

И где альпийский снежный переход 

Часы переставляет на победу, 

Там высь небес, как триумфальный свод,  

Так я с морозным выдохом приеду 

 

И, обжигая личные горшки, 

Сумею самому себе поверить, 

Что, как медведь проспоривший вершки, 

Держусь за корешки, по крайней мере 

 

*** 

Старые фотографии — 

листья календаря, 

фотоальбом — гербарий. 

Первое января,  

тоненькая заря, 

черево на просвет, 

пей ненасытный барий. 

На рентгеновском снимке  

каждый всегда один, 

ни цветов, ни в обнимку, 

не разглядеть улыбки. 

Вот я тебя догнал,  

значит, давай води, 

хочешь, сыграем в прятки,  

хочешь, сыграют скрипки. 

В куче сухой листвы  

смотришь в засохшее небо, 

сухи черенки и черствы. 

Видно издалека, 

там, где пришиты к земле  

небо и облака,  

сухие расходятся швы, 

и не размочишь хлеба 

 

*** 

В разбитом трамвае  

задев куртизанку в халате 

и не обернувшись  

на тихое  

слышишь касатик 

в немытые окна   

не глядя и звуков не слыша 

средь криков и скрипа  

и стонов и вони и гула 

спит римский солдатик  

сменивший три дня караула 

почётного там  

наверху у распятий  

с просохшим копьём сладким сном   

про недавнюю Ривку   

домой на побывку  

где к небу пологий подъём 

и долго живёшь на закате 

 

*** 

Как они прощались, я сумею выдумать. 

Тёплое сложила, штопала носки, 

Шла до пункта сбора, или только из дому, 

Рядом с валунами около реки. 

 

До моста с пригорка там видна дорога, 

Лет через пятнадцать я по ней пылил. 

Тут у бабы Любы в доме было строго, 

И стоял он прочно на краю земли.  

 

Здесь её законы, грядки от крылечка, 

Воду из колодца я таскал ведром. 

Погреб, керосинка, солнышка колечко, 

Вместе с Вовкой рыжим пыльный велодром.  

 

Деда я не видел, ордена-медали 

Я не помню, было нам не до него, 

Мы до поздней ночи у реки гоняли 

И не понимали в жизни ничего. 

 

Нам сквозь жизнь светило целый день светило, 

Радостным букашкам в солнечной струе. 

Те в смоле застыли, этим жизнь бескрыла, 

А кого в коробку и на острие. 

 

Как они любили и детей рожали? 

Без вести пропавший, кто его найдёт? 

Провожали, ждали, письма отправляли 

В министерство, Богу, может, повезёт. 

 

Я потом студентом хоронить приехал. 

Бабушка лежала в штопаных чулках, 

Несколько старушек, а мужчин до смеха, 

Я стоял мужчиной у неё в ногах. 

 

Хоронить привычно, плачут те, кто помнит, 

Остальные помнят, их придёт черёд. 

Больше не был. Домик о четвёрке комнат, 

Бровар, дом четыре, рядом огород 

 

*** 

Какой-то воздух моросящий, 

Как в нити порванная простынь. 

И жизнь походкой семенящей, 

Старушка маленького роста, 

 

Посвистывает птицеловом 

И говорит необъяснимо,  

И непонятное нам слово 

Надолго пролетает мимо 

 

Листвы, кружащей против ветра, 

Дождя, летящего, как стая, 

С разгона вверх не выше метра 

Первоначально отлетая. 

 

Ночь растворяет след прохожих, 

Как цвет переводных картинок. 

Всё до пупырышек на коже 

Похоже на старинный снимок, 

 

Там виден чей-то взгляд нерезко 

И замирает на мгновенье. 

Как со стены тумана фреска 

Осыпалась в стихотворенье 

 

*** 

В природе жизнь и смерть лишь стороны 

одной монеты неразменной, 

и хриплой стаей вьются вороны, 

как школьники вечерней смены, 

 

и белый снег, изнанка грязная, 

в снежок забавы детской вырос, 

похожий на шары заразные, 

какими нам рисуют вирус. 

 

И катится монета аверсом 

ко мне и реверсом к чащобе. 

А жизнь и смерть живут по адресу 

по обе стороны, по обе 

 

*** 

Отлетают с годами ступени 

От космического корабля, 

И последним из всех направлений 

Навсегда остаётся земля, 

 

И горючие силы земные, 

В небеса умыкая объект, 

Выгорают, и лишь позывные 

Остаются на старости лет. 

 

И усталый, потёртый о звёзды, 

Без руля и разбитых ветрил, 

В старых снимках развесит на гвозди 

Старых верных, кого не забыл. 

 

Непригодному память утеха, 

Как цветение ранней весной, 

Чтоб кричало отчаянно эхо 

Позабытый его позывной