Литературно-исторический альманах

Русскоязычная Вселенная выпуск № 22 

от 15 апреля 2023г

Русскоязычный Израиль

Ефим Гаммер

 

Ефим Аронович Гаммер — израильский прозаик, поэт, журналист, художник, член правления международного союза писателей Иерусалима, главный редактор литературного радиожурнала «Вечерний калейдоскоп» – радио «Голос Израиля» - «РЭКА», член редколлегии израильских и российских  журналов «Литературный Иерусалим», «ИСРАГЕО», «Приокские зори». Член израильских и международных Союзов писателей, журналистов, художников – обладатель Гран При и 13 медалей международных выставок в США, Франции, Австралии. Живет в Иерусалиме. Родился 16 апреля 1945 года в Оренбурге (Россия), закончил отделение журналистики ЛГУ в Риге, автор 29 книг стихов, прозы, очерков, эссе, лауреат ряда международных премий  по литературе, журналистике и изобразительному искусству. Среди них – Бунинская,  серебряная медаль, Москва, 2008, «Добрая лира», Санкт-Петербург, 2007, «Золотое  перо Руси», золотой знак, Москва, 2005 и золотая медаль на постаменте, 2010, «Петербург. Возрождение мечты, 2003». В 2012 году стал лауреатом (золотая медаль) 3-го Международного конкурса имени Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков и дипломантом 4-го международного конкурса имени Алексея Толстого. 2015 год – дипломант Германского международного конкурса «Лучшая книга года». Диплома удостоена документальная повесть «В прицеле – свастика», выпущенная в свет рижским издательством «Лиесма» в далеком 1974 году. Выходит, не только рукописи не горят, но и некоторые старые книги. Печатается  в журналах России, США, Израиля, Германии, Франции, Бельгии, Канады, Латвии, Дании, Финляндии, Украины  «Литературный Иерусалим»,  «Арион», «Нева», «Дружба народов», «Кольцо А», «Новый журнал», «Южная звезда», «Встречи», «Побережье», «Слово\Word», «Русская мысль», «Литературная газета», «Российский писатель», «Вестник Европы», «Время и место», «Стрелец», «Венский литератор», «LiteraruS – Литературное слово», «Эмигрантская лира», «Дети Ра», «Урал», «Человек на Земле»», «Сибирские огни», «Сура», «Приокские зори»,  «Гостиная», «Плавучий мост», «Подъем», «Квадрига Аполлона», «День и ночь», «Север»,  «Литературные кубики», «Дон», «Ковчег», «Настоящее время», «Новый берег», «Эмигрантская лира», «Дерибасовская – Ришельевская», «Мория», «Белый ворон», «Наша Канада», «Новая реальность», «Под небом единым», «Меценат и мир», «Дальний Восток», «Экумена», «Наше поколение»,   «Белый ворон»,  «Русское литературное эхо», «Новый свет», «Флорида», «Студия», «Кругозор» и т.д.

                                                                                    

  СТИХИ                                                                

 

  АРКТИЧЕСКАЯ ДОЧЬ МУЗЫ СТРАНСТВИЙ

 

 «Н. Гумилёв называл свою поэзию Музой Дальних Странствий. До конца дней он сохранил верность этой теме, и она при всем многообразии тематики и философской глубине поэзии позднего Гумилёва бросает совершенно особый романтический отсвет на его творчество».

                                                                                    Владимир Енишерлов

                                                                        http://gumilev.ru/biography/10/

 

 

                                                                             Я помню ночь, как черную наяду,

                                                                             В морях под знаком Южного Креста.

                                                                            Я плыл на юг; могучих волн громаду

                                                                             Взрывали мощно лопасти винта,

                                                                             И встречные суда, очей отраду,

                                                                             Брала почти мгновенно темнота.

 

                                                                                                      Николай Гумилёв             

                   

В далекой Абиссинии,

Надеюсь, небо синее.

А здесь у нас, а здесь у нас,

Сплошной здесь «аут» и «атас».

Волна легко кренит строку,

Стихи рисуются в дугу.

Над ними пялится звезда,

Отнюдь не Южного Креста.

Глядит она на лепку букв,

Как будто в буквах ищет звук.

Но кто звезде понятье дал –

Какие буквы он писал?

И я не буду «Мудрой Крохой».

Иди, звезда, своей дорогой!

Иначе из нехитрых слов

Ты все поймешь про НЛО.

«Тарелка», да, из-под воды

Вспорхнула и туды-сюды.

Над нашим танкером скользнула,

К эсминцу «Смелому» прильнула.

И, помигав для  куража,

Пошла сквозь небо, не спеша.

Эсминец пушку вмиг нацелил.

Стрелять стрельнул он с тряской в теле.

Но выстрел был плохого сорта,

Снаряд упал вблизи от борта.

А мы глазели, мы глазели,

Но очень умно – мимо цели,

Поскольку вскоре под расписку

Твердить пришлось, что эту «миску»

Мы не видали зрячим оком.

Иначе  –  выявиться лохом,

Сменить каюту на клетушку

В ближайшей к Амдерме «психушке».

О, нет, к таким делам бунтарским

Мы не готовы в море Карском.

По курсу – норд, стаканы – чок,

А мы в рот водку, и молчок!

«Тарелки» – здесь, «тарелки» – там.

А нам? Сто грамм! И по домам!

Идем не в Абиссинию,

И держим нашу линию.

Не вправо нам, не влево нам,

Комедь приемлем, но без драм.

 

 Мурманск – Амдерма, борт танкера «Алуксне», 1970 год

 

***

 

Ну, что с того, что смерти нет.

А жизнь? Как будто в настоящем...

И пульс в секунде бьется чаще,

Все чаще-чаще,  и – рассвет!

 

Какое счастье – тьма небрежна:

В конце туннеля виден свет.

Ну, что с того, что смерти нет,

Когда есть жизнь, и с ней – надежда.

 

Ну, что с того, что смерти нет.

Передохнуть, переиначить.

Начать все заново – чудачить,

Беситься, будто уйма лет

 

За горизонтом, там, где в круговерти

Познанье, мысль и кругозор.

А смерть… Что смерть? Ату ее до смерти!

Пусть будет недоступна, как и горизонт…

 

***

 

На перепутье дней и мнений,

Когда разброд и разнобой,

«Ау!» Шарахаются тени,

Летят по лестницам гурьбой.

 

Ты – шаг, они опять повсюду,

Морочат, раны бередят.

В твой день, в твой час, в твою минуту

По капле впрыскивают яд.

 

Рассудок лопнет от напряга,

Перевернув знакомый мир,

Внутри Москвы изыщет «Прагу»,

В Берлине «Ригу» и «Памир».

 

Где человеки? На мгновенье

Мне представляется: вон там!

Но тянутся на выход тени.

А люди? Люди – по домам.

 

***

 

Истина на бумаге. Рядом с красным вином.

Добрая тетя дарует наследство.

Сколько по свету пройти суждено,

Только не выйти, не выйти из детства.

 

Сколько по свету пройти суждено,

Помнишь про шкаф, где упрятан покойник.

Пятый этаж, коридор и окно…

И очень удобный за ним подоконник.

 

***

 

Трепет непознанной мысли,                          

хлеба кусок в котомке,                           

капли летят с карниза,

устраивая гонки.

Кто и когда осудит?

Нет измерения истины.

Что было, то будет – забудет,

покроет осенними листьями.

Ранней весной проклюнется –

где болью, а где утехой,

и выйдет в дорогу улица,

очищенная от снега.

 

***

 

В любви дорог обратных нет.
Где оглянешься - бездорожье.
И тихо шепчешь: «пожил, пожил»,
неся в душе вчерашний свет.

В любви дорог обратных нет.
Но повстречаться можно снова
с влекущим отголоском слова -
«люблю» - и выдохнуть в ответ:

«В любви дорог обратных нет».

ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ

 

Голова
Весом с гирю,
Что тянет на 32 кэгэ.
Ну и голова!
Не поднять,
Не взглянуть на мир.

А существует ли это понятие – «мир»?
Мир существует,
Иначе не было бы головы.
Она – голова всему этому миру.
Однако не поднять ее,
Не взглянуть
На то, чему она голова.

Каждое ухо весом с нос.
А нос весом с мозг.
А мозг весом…
Это уму непостижимо.
Но помнится,
Мозг разделен на два полушария,
И оба пропитаны земным весом.

Каково?
Земным!
И это мне надо?
Я – луножитель,
Господи!

Голова – весом…
Ухо – весом…
Нос – весом…
Мозг – весом…
И любая извилина – весом…

Земные люди,
Чтобы не пребывать 
В столь весомом состоянии,
Пью капустный  рассол, а потом пиво.
А неземные –
Должны возвращаться домой,
На обратную сторону Луны,
Где всё же полегче.
Там – рай,
До недавних времен сокрытый от земного ока.
Но сейчас –  в эру облета Луны –
Вполне различимый  с борта космического корабля

Даже в примитивный телескоп Галилея.
Это я и пишу в своей памяти

Золотым пером Паркера,
Весом с противотанковую винтовку.
Пишу, полагая, что эвакуация –
Лучшая альтернатива для рая.

Не то человек прилетит и...
Каин опять убьет Авеля,
И пойдет, пойдет, пойдет.
Пока не разразится в раю потоп.

Стартер и  взлет.
Небо. Скорость. Звезды.
И вот она, невесомость.
Головы будто нет.
Мозга будто нет.
Памяти нет.
И мысли отсутствуют.

Благодать!

 

      ***              

 

Вот и  все! Я вышел на подмостки.

Штурм Берлина, сорок пятый год.

Жизнь и смерть. На каждом перекрестке

Соляной столб и безумный Лот.

Оглянуться? Некуда и нечем.

Вдаль взглянуть? С рожденья недосуг.

В перевертыше наш мир не безупречен.

А не в перевертыше? Но вдруг

Он, как яблоко, разламывается в теле,

Изгоняя суетность и страх.

На земле мы жили, как умели.

Поживем, как сможем, в небесах.

 

СТУПИЛ ШАЖКОМ И ДВИНУЛ ХОДОМ

 

(стихопроза)

 

Отметелили метели, понадыхало снежным выбросом. Человек с котомкой ходил-бродил, кружева ладил. Не юродивый, свежевыбритый, след небесный искал в свежей пороше, но находил лишь свой собственный. И не горюнился, не ерепенился, открыл котомку, достал краюху съедобную – хлебную, соль, луковицу.

«Чем бы запить? - подумал, но без усердия в мыслях.

Зачерпнул снежку в пригоршню, приподнес к губам. Тут и выкрик сзади:

- Чего ты? Чай, простудишься!

Оглянулся. Девушка.

Еще раз оглянулся. Видит: девушка не одна. А с бутылью.

«Вода» - догадался.

Пригубил. Понял – «Водка.

«Где наше не пропадало?» - оценил целиком ситуацию. И предложил руку и сердце

Девушка приняла и то, и другое. И стали жить они вместе. Жить-поживать, добро наживать.

И что?

Да ничего!

Так и живут.

И не тужат.

 

Забить гвоздя

и вздрогнуть вздрогом.

Держать в грудях

мечту пророка –

как выйти в полночь на балкон

и двинуть пехом,

чтоб облакам лепить поклон

всерьез - без смеху,

и пить водицу из-под ног,

из влажных тучек,

и сознавать: ты сам пророк

житейской бучи.

 

И что? Да то! Ступил шажком

и двинул ходом.

Невероятный окоем

как блюдо подан.

Питай глаза ночной красой,

уму  - приварок,

и звездный мед неси домой –

жене в подарок.

 

Но где-то там, на ПВО,

радар пытая,

вскричали: «бля! глядите, во!

Фигня какая!

Да это, вроде, НЛО,

иль что похуже!»

 

Ба-бах! И гарью потекло,

испортив ужин.

Пришлось со звездного пути

вернуться к дому.

И рваться кашлем из груди

под грохот грома.

Дышать с усилием – раз-два,

и думать слепо:

- А кто наколет нам дрова,

добудет хлеба?

 

В дверь постучали, и возник

шинельный очень.

- Кто тут, что звездам делал сдвиг

и в небе прочерк?

- Нет! Я не я!

- Не он, служивый! -

жена добавила разок.

- А ну вставай. И живо-живо

на выход дуй! - и двинул в бок.

 

В бетонном блоке привечали

под подозрительным углом.

- Ну, сознавай-ка в сам начале,

с какого будешь НЛО?

- Из дома я, простой, как птица.

На небо хочется – иду.

Когда же захотел жениться,

ступил на землю и…

- К суду

Тебя притянем, сын маразма!

Не заливай, пока в тепле!

С какой звезды? Где ваша база?

И что те надо на Земле?

Иначе выведем на стужу,

и будет космос тебе там.

К твоим мозгам прилипнут уши

И не отлипнут ни на грамм.

 

- У вас тут выпить есть, что просит

душа, когда в ней топчут сапогом?

 - А что? Не темные мы... Прозит!

На выбор. Водка, винчик, ром.

- Я б водочки хлебнул с устатку.

- Яснец! И я граммульку съем.

И выпили, как для порядку,

так и во имя прочих тем.

За космос выпили, за звезды,

За Марс, Юпитер и Луну.

А в час, когда еще не поздно,

печально вспомнили войну.

- Хотят ли русские? - запели,

Умолкли и почти без сил –

Глаза в глаза – в упор смотрели,

Гадая, кто же перепил?

 

Дознанщик счел, что опыт с водкой

Поставлен умно им – на пять.

И «энэлошник»" , ныне кроткий,

Расскажет все, что должен знать.

А должен знать – чего такого,

что и в мозгах не  уберечь,

такого, скажем, неземного,

о  чем для всех секретна речь.

 

И вывел прочь от микрофонов –

туда, где снега намело.

- Теперь скажи – не надо звона! –

с какого будешь НЛО?

Мужик моргнул, протер ресницы

- Мерси за водку, за еду.

Из дома я, простой, как птица.

На небо хочется – иду.

 

И что? А то! Шагнул, и с маху –

Без трепа, мол, «иду на вы!» –

Он полетел, смахнув папаху

с чужой нетрезвой головы.

 

***

 

Еще никто, но вроде человека.

Идет сквозь ночь по улочке покатой.

«Там за углом, - смекает, - да, аптека!

Не так пройдешь, и  превратят в кастрата.

Не лучше ль завернуть?» И завернул в сторонку.

Шажок-другой, и  вышел не туда.

И жизнь рвалась, как принято, где тонко,

Не оставляя даже рваного следа.

Душа в потемках, в теле спит калека.

В глазах рябит от сумрачных картин.

Кто виноват? Ночь, улица, аптека?

Уж лучше бы стоял там магазин!