Литературно-исторический альманах
Русскоязычная Вселенная. Выпуск № 21
от 15 января 2023 года
Россия
Игорь Мельников
Родился в Уфе вместе со своим братом-близнецом Олегом в семье инженера Глеба Николаевича Мельникова и воспитателя детского сада Маргариты Алексеевны. В 1968 году семья Мельниковых переехала в Тольятти. С рождения Игорь оказался болен детским церебральным параличом средней тяжести. Родители приучили Игоря к постоянным физическим упражнениям — каждый его день начинался с физзарядки, потом душ с обливанием холодной водой. С раннего детства Игорь начал сочинять стихи. В старших классах школы стал посещать занятия тольяттинского литературного объединения «Лира». Первые публикации появились в местных газетах в начале 1980-х. Работал в технической библиотеке ВАЗа. Активно участвовал в деятельности Тольяттинской писательской организации. В 1996 году принимал участие в I Всероссийском совещании молодых писателей (Ярославль). Состоял в Союзе российских писателей. Публиковался во всероссийском еженедельнике «Литературная Россия», в «Новом журнале» (The New Review, NY), в журнале «Город» и во многих других. Умер 13 января 2011 года на 50-ом году жизни в Тольятти. Тело Игоря Мельникова было кремировано, прах был развеян над Волгой. При жизни были выпущены книги — «Лица огней» (1996), «Звездолет для одуванчиков» (2002). В 2011 году вышла книга «Забытый секрет мирозданья». В 2012 году выпущена книга «Над Землёй голубая звезда». В 2017 году выпущена книга «По зелёному снегу». В 2018 году выпущена книга «Аллеи небесного сада».
«ТАИНСТВЕННОЕ ЭХО МИРА»
«Мне хочется, сломав решетку строк,
Найти за ней и шум, и солнце сада.
Я только жду, когда настанет срок,
И проржавеет крепкая ограда.
Игорь Мельников
Как по-разному складываются судьбы поэтов! Поэты и их стихи бывают счастливые – и не очень, хватанувшие славы вдосталь – и навсегда сокрытые от читателя, зачерпнувшие любви современников – и пришедшие к людям много позже земного бытия…
Впрочем, всех истинных стихотворцев объединяет бесконечное, можно даже сказать, неистовое служение слову, духовный подвиг во имя поэзии, во имя единственно верных и филигранно отточенных формулировок и метафор, способных отразить и даже преломить время, запечатлеть мир в его многообразии, остановить мгновенья красоты, счастья и печали…
Этот подвиг самоотречения почти неподъёмен для любого человека – каково же его совершать тому, кто от рождения физически слабее и незащищённее своих здоровых собратьев по перу?!
В 2011 году не стало удивительного тольяттинского поэта Игоря Мельникова – человека, как это принято говорить, с ограниченными физическими возможностями, однако при этом наделённого поистине неограниченными способностями духовными.
Родился Игорь Глебович Мельников 14 апреля 1961 года, вместе со своим братом-близнецом Олегом в дружной семье инженера Глеба Николаевича Мельникова и воспитателя детского сада Маргариты Алексеевны. Однако так случилось, что мальчик оказался болен детским церебральным параличом. К счастью для Игоря родители, с детства приучили его к постоянным физическим упражнениям и много внимания уделяли духовному развитию своих детей. И, по большому счёту, Игорь был счастливым человеком, умевшим всю жизнь удивляться окружающему миру, слышать его глубинную мелодию и выражать её строчками стихов.
В семье имелась довольно большая домашняя библиотека, где было много поэтических книг, и стихи как-то сразу очаровали Игоря. В старших классах он стал посещать занятия литературного объединения «Лира». Позднее его стихи стали печатать в местной газете, собирались опубликовать и в областной, но наступили 90-е годы... Позднее, в 1993 году была создана Тольяттинская писательская организация и Игорь стал её активным членом, а в 1997 году он был принят в Союз российских писателей.
Что стоит за этими сухими фактами? Огромная внутренняя работа, которая потребовалась человеку с ослабленным здоровьем для того, чтобы жить как все обычные люди – ежедневно ездить на работу, упорно заниматься самообразованием, много читать, ежедневно, год за годом отыскивая в себе звуки и смыслы и складывая их в чудесные, высокие, точные и буквально хрустальные по чистоте звучания поэтические строки. Стихи заполняли всё существование Игоря, составляли основной смысл его жизни. Впрочем, талант, который ему был дан, и не оставлял ему другого выбора.
Именно так. Поэтический дар сам выбирает того, кем начинает владеть безраздельно, не оставляя творцу ни единого шанса уйти в сторону от своего предназначения. Он властно и бескомпромиссно требует этого жертвоприношения в виде всей жизни поэта, сложенной к своему подножию.
Поэзия Игоря Мельникова, в целом не выходящая за рамки классического стихосложения, между тем совершенно уникальна, абсолютно самобытна и бесконечно прекрасна по звучанию, соразмерна и совершенна по форме. Лады её сплошь построены на консонансах, на благозвучии и утончённой интонационной гармонии. Воистину «музыка сфер»! Да и самому Игорю более всего были близки поэты, пишущие в жанре русской классической лирической поэзии. Он был уверен, что данное литературное направление вовсе не исчерпало себя, что здесь ещё возможно сказать своё слово, способное тронуть сердце современного читателя.
Душа Игоря – этот уникальный музыкальный инструмент любого лирического поэта – была лишена таких эмоций, как зависть и корысть, злопыхательство и мстительность... Он не участвовал в конфликтах и интригах, на которые так богата творческая среда и был лишен всякого стремления к самопиару.
Далеко не всякий здоровый человек, а тем более творческая личность, может похвастать таким набором добродетелей! Но какая сила духа, какая вера в себя, в жизнь и людей должны быть присущи человеку с физическим недугом, чтобы суметь не испытывать ни к кому никакого негатива, а жить светло и высоко, неся свой крест без ропота и гнева, не отягощая своими проблемами окружающих! Конечно, такая цельная натура, как Игорь Мельников, не могла не оставить свой след на земле, чтобы когда-нибудь преломиться в тысячах читателей всем спектром своей удивительной радуги-души.
В стихах Игоря почти нет сильных эмоций, нет интонационных взрывов, нет большой динамики – но тем не менее они нисколько не скучны, поскольку в них не найти и тени занудства, нравоучительности или ложного пафоса. Напротив, они всякий раз поражают воображение новизной образов и словно выстраивают читательскую душу заново – как музыка Моцарта или Баха, – даря ей все оттенки мира, открывая всю многомерную красоту жизни и уводя в бесконечные высоты духа. Мир природы и вещей соединяется у поэта в единое философское поле, в котором он творит свою действительность, свою собственную реальность. При этом поэзия Игоря Мельникова никогда не бывает схематична или мертва – нет, в ней всё есть жизнь, всё – игра света и бликов, всё – полнота и многозвучие мира, словно в цветке или снежинке, в капельке росы или морском камешке…
Игорь Мельников оставил своеобразное завещание – он просил близких не сообщать никому о своем уходе и еще о кремации с последующим развеиванием его праха в сокрытом от людских глаз месте. Что и было сделано как дань уважения к его памяти. Он очень хотел, чтобы его помнили только живым. Друг Игоря, врач и поэт Борис Скотневский, возглавляющий Тольяттинскую писательскую организацию, откликнулся на его уход горьким и в то же время светлым стихотворением:
ПАМЯТИ ИГОРЯ МЕЛЬНИКОВА
Ты был и чист и светел,
Ребёнок и поэт.
Тебя развеял ветер,
Теперь ты просто свет.
Мерцай, наш мальчик милый,
Как тихая звезда!
И нету ни могилы,
Ни гроба, ни креста...
Теперь ты с главным знаньем
Далёко-далеко.
Легко ли быть мерцаньем
И светом быть – легко?
При жизни Игоря Глебовича было выпущено три книги его стихов – «Лица огней» (1996), «Звездолёт для одуванчика» (2002) и «Забытый секрет мироздания» (2011). Публиковались его стихи и в различных периодических изданиях, и на интернет-площадках, таких, как "Стихи.ру" и др.
Отточенный, афористичный, самобытный, по-хорошему скупой поэтический язык, авторская метафора как неизменный художественный приём, богатейший лексикон и словарный запас, сложная и удивительная судьба, исключительный духовный мир и невероятная личная стойкость поэта делают стихи Игоря Мельникова настоящим явлением в современной литературе – безо всяких скидок! И очень хочется верить, что явление это будет в конечном итоге по-настоящему замечено и оценено и критиками, и читателями. И займёт своё истинное, заслуженное место в большой всемирной библиотеке её Величества Поэзии.
Валерия САЛТАНОВА, поэт,
член Союза писателей России.
СТИХИ
…Там, за углом, была еще аптека,
Колонны дома, берег и река.
И у воды фигурка человека.
И светлые большие облака.
И грязные тяжелые буксиры
Тянули мимо баржи и плоты.
И запах кухни из чужой квартиры.
И на газоне редкие цветы.
Минувший век, недавний и старинный,
Стал памятью среди других веков.
Он превратился в шелест тополиный,
В спокойное движенье облаков.
А вслед за ним сбежала стерва юность
В рассветный час по лужам от дождя
И подчеркнула улицы сутулость,
По влажным стеклам пальцем проведя.
Пойду туда, чтоб заглянуть в аптеку,
Купить лекарство от прошедших лет.
Увижу те же улицу и реку
В стекле витрины. Но… аптеки нет.
* * *
В руинах сносимого дома
Недолго цветет тишина.
Но отзвук железного грома
Уже не находит окна.
Он глохнет в крапивном пожаре
За старой скамейкой у лип,
Где к рожице на тротуаре
Случайный окурок прилип.
Обломки в машины грузили
Под взгляды безмолвных старух.
И облако солнечной пыли
Вставало над ними, как дух,
Как жизнь, где прохладные тени
С утра обживали забор,
Где молодость в дымке сирени
Легко выбегала во двор,
Где в луже большой и глубокой,
Блестя, зеленела вода.
…И дух этой жизни далекой
Теперь улетал навсегда.
Белый город
На просеке – покой и тишина.
И сохнут травы в первобытном зное.
И манит в даль не неба глубина,
А что-то невозможное, земное.
Блеск от песка летит со всех сторон
К вершинам сосен, в мареве размытым.
И летний день стоит, как светлый сон,
Обманывая чем-то позабытым.
Он бабочкой присядет на пиджак
И мне напомнит запахом полыни,
О чем молчит сосновый полумрак
С прорывами теряющейся сини:
Что облаков ленивые стада,
Плывущие у самой кромки леса,
На белый город смотрят иногда –
Привычно и совсем без интереса.
Он ждет тебя. Иди к нему, иди!
Пусть пропадет дорога под ногами.
Пусть ничего не видно впереди.
Но за холмом… Но там, под облаками…
* * *
Город ночью открыт глубине,
Снам, текущим, как тайные реки.
В этот час понимаешь вдвойне,
Видишь все, что уходит навеки:
Вот листвы замолкает прибой;
Над дорогами звездные ямы;
В черных лужах огонь голубой
От мигающей, яркой рекламы;
На балконе, где свет фонаря,
Прислонившись к теплу штукатурки,
Кто-то курит и, пеплом соря,
Вниз, на землю, бросает окурки;
Тень машины скользит по стене
С быстротой отрешенного взгляда…
А столетья стоят в тишине,
Как деревья незримого сада.
* * *
Дым заката стоит у ограды
Опустевшего парка. На ней
Снова листья лежат, как награды
За количество прожитых дней.
Пусть не важная это причина,
Осень всех наградит просто так.
И какое ей дело до чина,
Для нее все заслуги – пустяк.
Ей не жалко медалей блестящих,
Орденов и значков золотых.
Осыпает она проходящих,
А потом забывает о них,
Под текущей легко и незримо
В красном дыме небесной рекой…
Обо всех, торопящихся мимо,
Орден клена смахнувших рукой.
* * *
Тихий дворик. Дорога сырая.
Были в луже скамейка и свет.
Да, я здесь проходил, вспоминая.
Здесь я понял, что времени нет.
Полуспущенный шарик воздушный,
Позабытый, лежит под кустом.
Летний вечер, спокойный и душный,
Стал осенним в пространстве пустом.
Падал снег. И ложился. И, тая,
В блеске луж сохранял синеву.
Эта истина слишком простая, –
Что на свете я вечно живу:
Стариком на подсохшей скамейке,
У которого все позади,
И ребенком, в игрушечной лейке
Грозовые несущим дожди.
Только истина слишком простая
Не бывает такой никогда.
И скамейка сегодня пустая…
И, как небо, пустая вода…
* * *
Нет, не я пробегаю со смехом
По волнам мелководья сейчас.
Но душа отзывается эхом,
Если свет в ней еще не угас.
В ощущении солнечной веры
Жить и жить бы, не думая, мне,
Что кипит океан биосферы,
Хороня все живое на дне.
Чтоб до этого не было дела,
Чтоб не знать, как не знает река,
Что в изломанных залежах мела,
Каменея, заснули века.
Чтоб в тени наклонившейся ивы
Слушать лай, чьи-то крики и визг,
Там, где радуг горят переливы
Под ногами от облака брызг.
* * *
Теплый запах сосновой смолы
И нагретого солнцем песка.
И, качаясь, врастают стволы
В высоту, в синеву и в века.
Сколько раз догорали года
На высоких небесных кострах.
Но остался их след навсегда,
Засветившись на темных стволах.
А вершины шумят над землей
И плывут с облаками над ней.
В давнем шуме их слышен прибой
Подступающих звездных морей.
Неизведанный грозный простор
Задремал у земных берегов.
Ярким солнцем залит косогор.
Блики солнца лежат у стволов.
* * *
Там, где плещет море живых теней,
На холмах, под старыми облаками,
Ковыли, как гривы седых коней –
Хоть скачи за канувшими веками.
Миражи заливов блестят вдали,
Уходя в песок от любой погони.
А за ними – берег иной земли.
И к нему незримые мчатся кони.
В знойном воздухе слышен мне стук копыт.
И, глаза слезя просоленной синью,
Им навстречу ветер степной свистит,
Никнут годы, пахнущие полынью.
Этот шум и люди среди домов,
Знаю, могут стать для меня чужими…
А коней позвать я всегда готов
И лететь за счастьем неясным с ними.
Пень
Разрушенные летние чертоги.
Руины света. Задремавший день.
Среди стволов у брошенной дороги
Как чей-то трон, темнеет старый пень.
Какое место для лесного бога!
Но бог исчез. И трон стоит пустым.
И, поднимаясь, старая дорога
В тень облака уходит перед ним.
Теперь, давно забытый муравьями,
Покрыт листвой опавшей, тишиной,
Когда-то здесь звучавшими словами,
Быть может, он поделится со мной.
Я подойду, смахну листву и сяду.
Куда спешить? Я помолчать готов.
И слушать за терпение в награду
Мелодию неуловимых слов.
* * *
Лес в ноябре прозрачен и бесплотен.
Ни шороха. Ни запаха смолы.
И кажется, что тесно между сосен
Стоят из света легкие стволы,
Что в лес лучей, хранящий сны столетий,
Мы забредем когда-нибудь потом,
Как в шумный сад, смеясь, заходят дети,
Как солнце входит утром в новый дом.
Там не заметны ни часы, ни годы.
Ни прошлого, ни будущего нет.
Там не бывает хмурой непогоды.
Там вечный день. Невыразимый свет.
Там дремлет зелень в брызгах земляники –
Случайно приоткрывшийся сейчас
Далекий мир, таинственный и дикий,
Но недоступный никому из нас.
Дорога
Дорога по талому снегу
Уходит до края земли,
Где дымное солнце в телегу
Скрипучего марта впрягли.
И снова забытой печалью
Сквозит из прошедших веков,
Как тучи стоящих за далью
Осевших вечерних снегов.
Там войны, пожары и смуты.
И благовест колоколов
Считает года, как минуты,
В глуши захолустных углов.
Там села, боры и долины
Скрывают преданья свои.
Туда не доедут машины,
В страду укатав колеи.
Со снегом растает все это.
И, с облаком над головой,
Дорога проляжет сквозь лето,
Пыля, зарастая травой…
* * *
Над полем тучи темные нависли.
Короткий ливень землю ослепил.
Как призрачно и слабо тлеют мысли
В огромном мире древних грозных сил!
Но те же силы в разуме – живые!
И, отражаясь, пробегают в нем
Короткие удары грозовые,
И контур тучи, вспыхнувшей огнем,
И проблеск неба, красный от заката…
И там, в дали вечерней, видно мне,
Как летний день уходит без возврата
С косым дождем по вымокшей стерне.
И ты уйдешь, мой мир непостижимый.
Забытый кем-то и открытый вновь
Бесцельный мир. И потому любимый.
И потому не вечный, как любовь.
* * *
В фотографическом альбоме
На пыльной полке у окна,
Как в старом, позабытом доме
Застыла, выцвев, тишина.
Визг тормозов на перекрестке.
На стенах свет и трепет дня.
И мальчик в глаженой матроске
Со снимка смотрит на меня.
Двадцатый век. Начало века.
Такой же день и облака.
«Ночь, улица, фонарь, аптека…» –
Напишет нервная рука.
И, как столетие, в тетради
Страницу зачеркнет перо.
И вновь блеснет на водной глади
Луны плывущей серебро.
И мальчик, но в другой одежде,
В мобильник что-то говоря,
По улице пройдет, как прежде,
Под желтым светом фонаря.
* * *
Предвечернее солнце зажгло
На окне ледяные разводы.
И горят, затуманив стекло,
Хрупкой вязью виденья природы.
И штрихи, и узоры зимы –
Сада смерти в разгаре цветенья –
В синеву прорастают из тьмы
И слепящего света забвенья.
Там на санках катаются с гор.
И дыханью морозному рады.
И бесцельный звучит разговор
На дороге в тени у ограды.
На скамейки летят лепестки.
И вдали, перекликнувшись с эхом,
Голоса затихают, легки.
И опять отзываются смехом.
И зачем же я медлю и жду,
Переливом огней освещенный,
У тропинки в прозрачном саду,
Уходящей в простор заоконный.