Редактор: Анна Орлицкая


* * *

От небольшого ума далеко не ускачешь.
Главный герой умрёт до того, как рассказчик
закончит историю. Хлопай в ладоши сильней!
Всадник отыщет коня и найдет фарисей
книгу свою. Снова хлопает зритель в ладоши
только ЕМУ: «Посмотрите, какой он хороший!
Жив он! Вернулся назад! Улыбнулся! Воскрес!»
Примет на веру лукавый герой этот жест.
Влюблённые – пара в изящных нарядах – за вечер
переписали слегка свою первую встречу –
начало конца. Герой наш из них, оттого
глаза его так же безумны, как сила его;
к финалу остался один. Аплодисменты,
бормочет он, оправдали трагические моменты.
Жонглировал жизнью и смертью успешно, весьма,
теперь безнадёжно один и лишённый ума.

 

ДОЛИНА ЗАКРЫТЫХ ГЛАЗ

1.

Во втором десятилетии третьего тысячелетия,
я,
трижды рождённый от плоти дерева,
трижды падавший с его древних ветвей
в глубокие воды,
красные от материнского моря,
слоги моего имени помогали разжать
губы твои –
тишина,
воздух –
твои губы пытаются произнести моё имя –
жалобы ветра на груду
костей, –
но моё имя в новой жизни таким будет:
небо-мчится-навстречу-воде.

2.

Каменная вода,
окрашенная ветром,
обточенная светом, от век твоих исходящим:
ещё мгновение и мир вернётся к тишине младенца.
Теперь же кувшин возьми,
вылей из него небольшое эхо равными долями
на горстку земли,
на логово скорпионов,
на стеклянные камни
и застывшее пламя у двери.              

3.

Погружая скулы
в слепую сущность,
в отошедшие воды материнского моря,
я, ручей твоего тела,
я, поводок страха, на котором тело твоё держат,
возвращаюсь к тебе еженощно,
ежедневно, еженощно,
я прячу руки в твоё одиночество,            
слышу эхо
в долине закрытых глаз.

4.

Соль земли в семенах подсолнуха,
соль на листьях сломанного дерева,
соль рассыпанная и собранная,
как лепестки цветка, –
стеклянный лабиринт,
который необходимо пройти,
чтобы закрыть веки мои пальцами сна,
чтобы открыть веки твои пальцами глины и воды.

5.

Во втором десятилетии третьего тысячелетия,
я,
мерцание огня на лице ребёнка,
защитник его воздушных снов,
чтобы вздохи его стали ровным дыханием,
обрывки слов слились в целое предложение,
я превращаюсь в двуликую луну,
я выливаюсь в чашу с кровью,
ты увидишь меня солью тела твоего,
ты услышишь мысли мои в своих мыслях…
Когда показываю только один лик луны, ты знаешь:
мое лицо –  изъеденное
годами болезней и голода,
лицо ребенка,
умершего пятьдесят лет назад.
 

* * *

Видишь, становятся снегом
белые капли моей крови.
Призраки прошлого с небом
слиться уже готовы.

Как моя кровь белеет отныне,
как томление света помнит
изгнанниц глазницы пустые,
причитаний солёный омут.

О, как свет лишает силы
руку с лезвием: Остановись!
О, как над снежной могилой
бьётся скорбящая высь.
 

ЗАКЛИНАНИЕ

Будь во мне как безмолвный зов,
никогда несмолкающий, не
тот, который бросает слова
грубые в тишине.
Спрячь в бесхитростном языке,
как во тьме,
в незамутнённом уме.
Немота защитит нас
от вычурных фраз.
Ледяная скала покоя,
храни нас.
 

* * *

Быть собой… Между щебетом одиночества
и отражением возлюбленной, там, где
должен быть он. Проклятие зеркала;
очарование; обещание настоящего счастья;
непосредственность призрака, идущего к обедне.

Кем ему стать, если не эхом собственной мысли? 
Мысли, стянувшей петлю на его измождённой шее.
Он слышит себя, он повторяет одну и ту же фразу:
быть собой… Между любимым и возлюбленной,
ищущими покой в тихой смерти друг друга.

Быть собой… Между его двоящимся голосом
и её глазами, прожигающими в зеркале дыры
(так напористо они любуются собственным отражением)...       
Я запрокидываю голову; моё место здесь:
в пространстве морозной ночи, понимающей ночь другого.         
 

ПОСЛАНИЕ МОРЯКУ

Приходит время, пляшет неуклюже,
качается на кончике весла.
Когда увидишь облако стыда,
а в том стыде – стенания печалей,
оскалься небу, ласково зажмурясь:
вот есть они, а вот их больше нет.

Плыви, пока плывёшь не потому,
что время плыть, а чтобы время было.
Не всё скала, что на скалу похоже.
Что морем кажется – лишь замысел его.
В лучах заката можно видеть мысли:
вот есть они, а вот их больше нет.

В безвременье уходит даже время,
как бог богов летит над кораблём.
Не позволяй казаться богу дымкой.
Не позволяй волне казаться богом.
Погибнуть в море – преумножить скорби:
вот есть они, а вот их больше нет.
 

* * *

Каменья слов тяжёлые, они
как полумесяц сумраком омыты,
пусть превратят в оружие меня,
лишь вашими костями ощутимое.
Слова, что кожа на бесплотном теле,
бессильные в сетях надежды мнимой,
научат пусть прыжкам в открытый космос,
которых невозможно повторить
или прервать полночным поцелуем,
к моим рукам с молитвой припадая
 

УСТАРЕВШИЕ СИМВОЛЫ

Что такое цветок,
не распустившийся?
Что такое слово,
не высказанное?
Что такое камень,
не брошенный?
Что такое остров,
не обитаемый?
Что такое мысли,
не понятые?
Что такое ребёнок,
не родившийся?
Что такое родина,
забытая?
Что такое животное,
вымершее?
Что такое красота,
не видимая?
Что такое глаза,
не зрячие?
Что такое революция
без уничтожения памятников,
застилающих пространство?
Что такое пространство
из памятников?
Что такое история,
как не новое значение
устаревших символов?


* * *

Чей рай тянется за нами кровавым следом
и мольбой о помощи умирающих ангелов,
хором воспевающих судьбу и жертву,
попадая в тональность едва слышимым крикам
рыдающей земли? Цветы или роса,
которая сохнет во много раз быстрее, чем слёзы
бесперых существ, в чьи небеса
мы обращаем наши самые безмолвные молитвы,
наши самые сокровенные слова,
мы нарушаем их одиночество своим спокойствием
или таким же безмолвным раздражением,
если они его не могут вынести,
если не оправдывают наших ожиданий
и веры в то, что небеса должны нам.

Откуда в нас эти знания, из какой Книги Книг,
из какой книги слёз, из какой песни песен,
данные нам при рождении, данные нам навсегда,
и мы следуем им неуклонно с первого
мгновения жизни до последнего вздоха?

Книга, проповедь, священник,
дерево, источник, тайный путь,         
путеводная звезда, клятва, безмолвная песня –
всё смешалось в наших воспоминаниях
о первом слове, прозвучавшем как обещание,         
и колокола, которые стали громче, и камень,
который стал мягче, и книга,
которая повторяла снова и снова: «Не забывай!»
Исполнение клятвы на смертном ложе,
слишком невнятная речь, подушка слишком жёсткая;
как только вера в бессмертие станет помехой,
как только боги превратятся в людей, а люди – в камень,
как только музыка стихнет, мы умрём.