Альманах
Русскоязычная Вселенная № 25 январь 2024 г.
Русскоязычная Молдова
Олеся Рудягина
Олеся Геннадьевна Рудягина родилась в Кишиневе в творческой семье. Окончила Молдавскую государственную консерваторию по классу фортепиано. Автор шести поэтических книг, публицистических статей, ряда телевизионных передач о творческих людях Кишинева, документального фильма. Публиковалась в изданиях: «Юность», «Новая Юность», «День и Ночь», «Дети Ра», «Москва», «Зарубежные записки» и других, а также в коллективных сборниках. Член СП Молдовы и СП России, исполкома МСПС. Лауреат ряда премий. В 2014 году удостоена почётного звания Республики Молдова «Maestru al Literaturii». С 2005 года — председатель Ассоциации русских писателей Республики Молдова. Учредитель и главный редактор журнала «Русское поле» (Кишинев). Работает звукорежиссёром в Общественной телерадиокомпании «MOLDOVA», преподаёт в Славянском университете на кафедре журналистики.
СТИХИ
Я-Олесь!
"Я – Олесь! Я люблю Украину.
Я убит здесь, где мёртвой петлёй
Ненависть захлестнула людину.
Я - твой голос, Украйна. Я – твой,
Беззаветная русская доля.
Я - твой пульс, Украина, я – свет,
По которому выйдешь на волю!
А иначе не может быть. Нет."
Иволга
подать крылом.
От птицы до звезды –
мгновенье лета,
Когда, прильнув к дыханию рассвета,
Душа моя не помнит о былом.
Любить тебя.
От птицы до звезды,
не меркнущей
в луче зари неспешном,
жизнь пролегла в сиянии кромешном –
цветущие и певчие сады…
18.07.10 – 17.11.11
Страх
в этом мире, лучшем из миров!
Каждый из живущих - только жид
вечный. И черен ров.
Взнос за оседлость -
погром, расстрел
(память мотай на ус!)
Яхве, Будда, Аллах, Иисус,
этого ль ты хотел?!
Век на исходе. Исход иссяк.
Вечер осенний. Дым.
После утрат стольких странно так
в зеркале быть молодым.
Зыбкость, игрушечность бытия,
празднество нищеты...
Трудно свободными быть,
и я
вот теперь боюсь темноты
улиц промозглых,
надменных рыл
сильных мира сего.
Праведный Боже, зачем не укрыл
мир сей от сильных его?
Праведный Боже, зачем не сберег
пущенных под откос?
У - под прицельным огнем - дорог
нет нейтральных полос...
Что же с душой моей?
Что с душой?!
Чей первобытный страх,
криком взрывая мой дом ночной,
плавится на губах?
И, прорываясь сквозь сон, бежит
кто-то ко мне опять...
И даже жизнь не принадлежит
нам - все можно отнять!
1999
Вот новость - дождь...
Вот новость – дождь,
так долго жданный летом,
нелепый нынче в щедрости своей.
Планета осень, тленье,
и об этом
стремительность и нежность наших дней.
Оглядываться – времени не хватит,
и, к морю отпуская только в снах,
жизнь промотает нас, прожжёт,
растратит,
остынет пеплом горьким на губах
всех в мире войн, безденежья и страха,
отчётливым предчувствием потерь…
Но на краю отчаянья и краха
в бреду есть брод
и - отвратима плаха:
Люблю. Любима.
Навсегда теперь.
1998г.
Рождество
волхвы уже на полпути, возможно,
Мать пеленает спящего Христа,
всё вглядываясь в личико тревожно.
О, первенец! Что суждено тебе?
Вот ангел говорил: трон Иудеи…
а ты сейчас сопишь себе во сне,
лишь Богородицей своей владея.
Грудь налилась впервые молоком,
и припадает к ней младенец жадно,
и катится невольно к горлу ком
Марии: здравствуй, агнец ненаглядный!
Ни пиршества, ни царственных одежд,
случайный кров исполнен вдохновенья,
Сын человеческий – надежда из надежд –
уложен в ясли под свирели пенье.
Несут по свету бодро пастухи
весть о приходе светлого Мессии,
Рождественские первые стихи
посвящены Ему, как и стихии.
Еще ни слёз, ни боли, ни толпы,
гора Голгофа – лишь гора Голгофа…
День первый прожит,
сумерки чисты,
и невозможна, значит, катастрофа!
Уж как зима стелилась предо мной...
какой метелью душу услаждала,
какие безнадёжные певала
ночами песни,
как была щедра
на замиранья сердца, на печаль,
на приступы отчаянного счастья!
Качался домик в лапищах ненастья,
ломились в окна стылые ветра…
По старый флюгер наметало снег,
по самый флюгер (если б был, конечно!),
скрипучий, указующий путь в вечность,
иль направленье полюса Мечты…
А в доме уговаривали ель
повременить с периодом распада,
разлуки, отреченья, иглопада, –
Гирлянды снов, бенгальские цветы,
хлопушки, детский смех,
на Библии гаданье,
- всё в ход пошло!
И это колдовство,
январское наивное камланье –
зимы моей шаманский
добрый бубен
мир оторвал вдруг от сиротских
буден,
вернув сердцам надежду на родство.
9.01.2005
Баллада о маленьких беженцах
Вещи сложены. Мама
перед дальней дорогой
долго-долго глядела
в дорогое лицо,-
Крепко спал человечек
четырёх лет от роду, -
и теснил ей дыханье
стон - блокады кольцо…
В эту ночь в Ленинграде,
слепотой затемненья
пораженные, окна
не смыкали очей:
Собирали родные
беглецов – во спасенье,
от души отрывали
свет её – малышей.
Перед дальней дорогой,
перед горькой разлукой
столько слов находилось
несказанных, святых!
Сколько сказок волшебных
сердце выстучит гулко,
чтоб запомнил – до встречи –
мальчик маленький их?!
Утром шли они бодро,
крепко за руки взявшись,
на вокзал заполошный,
от панамок рябой,
Но у двери вагона,
напоследок обнявшись,
задохнулась слезами:
«До свиданья, родной!»
Сорок первый год. Август.
Поезд, – мирное слово,-
от забвенья и смерти
сказки он увозил...
У деревни Лычково
стук колёс оборвался –
тот детсадовский поезд
«мессершмитт» разбомбил.
И сбежалась округа.
Пальцами разгребая
угли жаркие, бабы
голосили: «За что?!»
И баюкали мёртвых,
имена знать не зная,
и алели панамки,
белоснежные –
до...
Сюжет
Сергею Сулину
Вот так – на выдохе,
вот так –
до той чернеющей вершины,
когда надсаженные спины
вдруг распрямятся на крестах,
и, распинаемый полет
простертых крыл, –
гвоздем в запястье –
вопьется в клекот жаркой пасти
толпы дряхлеющих времен.
Толпа – вот что неистребимо!
С твоей кровавой высоты
неужто лица различимы
и одинаково любимы
ученики и палачи?!
О, как к рукам все приберут
твои гонители и судьи,
как запылают – на безлюдье
слепых веков – еретики!
Планету подлых площадей,
взахлеб лакавшую отраву
решения: “Хотим Варавву!” –
конвульсии доныне бьют.
Чем мне утешить этот мир,
утихомирить, как ребенка,
прижав к груди плач злой и тонкий,
на ухо сказки нашептать?
Как снять тебя со всех распятий
и от привычного венца
горючий след людских предательств, —
как слезы, — сцеловать с лица!..
Елка, не осыпаясь,
Простоит до восьмого марта,
И мы потихоньку её удочерим…
Она будет глядеться довольно
В полированный шкаф,
И, украдкой, ловить отраженье
В тревожных наших зрачках…
Она безмятежно будет дышать,
Счастливо позвякивая шарами,
Пустит корни и никуда не уйдёт
Ни в апреле, ни в августе, ни в октябре,
Разрастётся, пробьёт потолок
Пятиконечной макушкой,
И, подставив лицо незнакомой метели,
Споёт что-то нежное ветру.
Улыбка её понесётся над бедной землёй,
Чтоб однажды
вспыхнуть сиянием южным
В безнадёжных чертогах
самой королевы снежной …
Крещенский жасмин
Январь. Крещенье. На окне
Жасмин иранский зацветает,-
Гость экзотический не знает,
Что не пристало о зиме
цвести.
И звёзды по одной
На гибкой зажигает ветке,
И ароматом, чуждым клетке,
Сон навевает об иной
Какой-то яви: о других
Пространстве, времени, погодах,
насамомделешних свободах
чувств неподкупных и нагих...
Год Дракона
Сидишь себе – и пишешь,
идешь себе – поешь…
Упал, звеня, на крышу
вверх решкой лунный грош –
Вот вся моя наличность
на десять дней вперед,
Земля вершит обычный –
вкруг солнца – оборот.
И на своих законных,
испытанных местах
принцессы и драконы,
и ведьмы на кострах!
Жируют, сатанея,
вельможи, прочий сброд,
«безмолвствует», точнее
потворствует народ.
Дичает помаленьку,
без счета водку пьет:
По шапке, знать, и Сенька,
по дереву и плод!
Не будоражит боле
пытливые умы
рецепт забытой воли –
зарок «Рабы не мы!»
Рабы немые – свалка,
торжище – кто по чем…
Вот только деток жалко,
они-то ни при чем.
Под яростную дудку
попрания основ
к религии желудка
ведет их Крысолов.
Нет аккуратней мести
за промахи отцов,
чем: «Выбираем пепси!» –
беспечный хор птенцов.
Охочи до игрушек,
глухие к зову книг –
жевательные души,
космический тупик!
Они еще вернутся,
взорвав свой интернет –
Пророки содрогнутся
от дьявольских примет!
…Что, Ланцелот, не весел,
где стать твоя, мой свет?
Я нам горшочек песен
сварганю на обед.
Ты ж, меч свой бесполезный
давно сменив на кисть,
рисуй, рисуй железный
век и за всех молись!
Кишинёв,2000г.
Начало зимы
Словно в комнате
обои переклеили:
заменили пёстрые
на белые,
с чистых окон сняли
занавесочки,
будто близорукий дом
надел очки
И увидел вдруг:
в округе снег пошёл,
кружится округа,
а ещё –
Из кладовок вытащили саночки
молодые, ласковые мамочки.
На резинках вздрагивают
варежки,-
в них не лепятся ведь
никогда снежки!
Снег с небес швыряют
будто ложками
крупный, рыхлый, -
так его! – ладошками!
… Он спешит, быть может,
лишь за этим, –
за погибелью – теплом –
в ладони детям!