Да убоится сын отца дочь матери
Да убоится сын отца, дочь матери.
И все вместе - бога, древнего, мстительного,
Такого же, как любой из отпрысков,
Четвероюродных братьев и прочих родственников.
Когда думаю о жертвах стихийных бедствий,
Вспоминаю глаза, в них ни ужаса ни злобы.
Удивление только. Мысль в виде картинки.
Затаилась и ждет проявки, озвучки.
Наверное, это правильно и прекрасно -
Кто-то должен страдать за наши грехи.
Эта грань, эта пропасть так далеко,
Что невозможно серьезно думать о смерти.
Мы хороним своих мертвых среди еще не умерших.
И дым не скрывает от глаз наших трупы.
Когда думаю о школе, вспоминаю одноклассников.
Сидят за партами позади, переглядываются.
Радуются возможности двинуть друг другу
Кулаком в самую середину. Боль за грудиной.
Тем более удивительно, что не видя во мне
Ни соперника ни участника их бесконечно праздника,
Девочки бьют меня во дворе школы, отбирают тетради.
Мальчики дразнят ****ью.
Да убоимся человека, не любящего, не видящего, не осязающего…
Человека ничего вокруг себя не замечающего…
Человека, смотрящего на кухне дневные выпуски новостей.
Мандариновая кожура тихонько катится по ковру
Мандариновая кожура тихонько катится по ковру.
Сквозняк забавляется обертками от конфет.
Все окна и двери открыты. В такую густую жару
Не мягок и нежен разбойничий солнечный свет.
Птицы полет не легок, не прям, не изящен.
Взмах крыльев тревожит совсем не хрустальную даль,
Но масло и молоко, клубок запутанной пряжи,
Медово-тягучее марево, сладкую вязкую хмарь.
И кажется, что и время плавится так печально
И медленно и с ленцою, отмахиваясь от мух.
Ему как и всякой твари предрешено изначально
Истечь, испариться и испустить свой дух.
И только зверек нелепый бежит по большому древу,
Обхватом с Дхаулагири. И вверх он и вниз несется,
Из норки у самой кроны к корням, потом снова к небу,
И что ему хмарь и пекло, жара и жесткое солнце?
Ведь не умрет бельчонок, пока не падут Гималаи,
Пока бронзовый Будда в По Линь не качнет головой.
Так что ему остается? Проделывать путь недальний,
Носиться по иггдрасилю мандариновой кожурой.
Если у тебя в квартире пахнет куриным бульоном
Если у тебя в квартире пахнет куриным бульоном,
А сам носишь красный пуховик и шапку петушком,
Значит, все не так уж плохо. Хотя вряд ли хорошо.
Ведь бульон этот клятый сварен с бульонным кубиком,
А пуховику, наверное, уже десять с хвостиком лет.
Не вешай нос. У тебя есть дом, бульон и пуховик,
Журналы мод за 1976-й и медицинский учебник за 1954-й.
Там ты впервые прочитал про гонорею и квилтинг.
Как ни печально, ты не умеешь шить и не любишь болеть.
Но у тебя старый пуховик и невкусный куриный бульон.
Как стремиться к большему, если бонусом - желтые бумажки,
Найденные в комнате дедушки после его смерти?
Еще в шкафах: рваные карты, шахматы без ферзей, лото,
Награды за трудовые подвиги и комсомольские значки,
Несколько старых фотографий, пуговицы в кофейной банке,
Порнографические романы, отпечатанные на пишущей машинке,
Детективы, выпущенные самиздатом в обложках без названий.
Ты теряешь последний интерес, идешь работать, тоже без интереса.
И на работе все ходят в красных пуховиках и шапках петушком.
И на работе все болеют раз в неделю и лечатся невкусным бульоном.
Так что если у тебя в квартире пахнет куриным бульоном,
А ты сам носишь красный пуховик и шапку петушком,
Значит, все не так уж плохо. Хотя вряд ли хорошо.
В бульон можно положить сваренное яйцо, а пуховик - выкинуть.
Выкинуть и забыть о нем, а также забыть о журналах и учебниках,
О гонорее, сифилисе и хламидиозе, шахматах без ферзей.
На цинковой фотобумаге менее чем за минуту
на цинковой фотобумаге менее чем за минуту
проявляется без проблем прекрасный уютный день.
желтый, цвет дома, кресел и занавесок.
пурпурный, цвет пышных пионов в вазе.
голубой, цвет глаз и льняных подушек.
все это под тонким прозрачным слоем
мелкой едва ощутимой водной взвеси после дождя.
нигде при этом нет никакой меня.
если за объективом хочется оставаться,
то почему так грустно фото потом смотреть?
если я против правил, вне рамок и на границе,
то почему так тянет фото сложить в альбом,
хвастаться перед всеми в (как его?) во вконтакте,
и говорить, что это - так себе, ерунда?
что если я только фотик куплю себе подороже,
то точно, наверное, сразу стану как Салли Манн.
на цинковой фотобумаге, пусть нелегко и быстро,
проявится ли под вечер черная мгла небес
и бесконечность жажды, томление и прохлада
засухи, ливня, мокрой пропахшей изюмом земли?
цвет дружеской встречи, отблеск немой беседы,
счастья оттенок, рефлекс обстоятельств, совесть,
спелая горсть отрады, кислый гранат любви?
на цинковой фотобумаге...
Всякий камень в итоге рассыпается на песок
За камень любой в итоге не ответственен ли песок?
Так море впадает в реки, и солнце с запада на восток
Вразвалочку семенит, чаплиновский бродяга.
Что нашей морской крупе беда или передряга?
Цунами, потоп, война, ход времени, смена партий?
Лежит себе, в пыль мельчает, мечтает о новом старте:
Легко по песку пройдёт, скользнёт по седому камню,
Над морем влетит в поток иль врежется дюрасталью,
Погибнет, окаменеет, рассыпется на песок…
Можно из вечности выделить какой-никакой часок.
Но твёрдо определено: живое всегда умрёт,
Потом какой бы то ни было бог сплюнет и разотрёт.
А снова из пыли в камень, из камня в живой огонь
Отметаморфозит какая сила, древнегреческая хтонь?
Мне бы хотелось верить: песчинке моей свезло.
Наверное, не придётся носить шпонированный камзол,
Уворачиваться, пререкаться, одалживаться и терпеть.
И хорошо, что пришлось пусть не однажды, но умереть.
Сможем ли возродиться, мне в общем-то все равно.
И песок под ногами смирился окончательно и давно.
Со временем каждый также, в молекулы раздробясь,
Рассеется слабым сигналом под бесприёмную радиосвязь.
Ну нету реципиента! Ищи до конца времён!
А я включу на компе дораму, заваривая рамён.
Знаю только что я в аду
Знаю только, что я в аду.
Этот ад - непролазный бред,
По которому я брожу,
Будто вижу свою межу.
Вон граница, колючий терн.
Как окончу свой жалкий путь,
Постараюсь не повернуть,
Подожду, как прикроет дерн
Злые страхи, грехи и прах,
На которые расчленюсь.
За межой такой есть ли страх?
Видит небо, я не боюсь.
Не того, что затихнет дождь,
Не того, что затухнет боль,
Не того, что исчезнет ложь,
Но того, что седая голь
Не безмерна. На что похож
Станет новый скулящий ад?
Обязательно будет ад.
Снова ад, снова мук парад,
Восхитительных на свой лад.
И потом не начнется ль шторм,
От которого бьет страшней
Колкий вечный угрюмый гром
В окружении грязных дней:
От утра и зубовных мук
До ночной непомерной зги?
И извечный убогий крюк.
Невозможность себя простить.
Снова, снова мой личный ад,
Круг за кругом и день за днем.
Но таков этот путь. Идем
В мой терновый и жуткий сад.
После хаоса было время
После хаоса было время,
А потом только гром и дождь.
Дымкой серой струится Меря,
Святогора былинного дочь.
Изойдется в туман под утро,
В паутине росой осядет.
Наплела, навязала круто,
Наплясалась, теперь хохочет:
То кору разбивает дятел,
Или стрепет токует криво?
А туман-то густеет: нате.
Говорят, богиня глумлива.
Отмеряет всякою мерой
И путями кривыми водит,
Да пытает. Рукою белой
Как играет: Знакомы, путник?
Угадай, кто тебя кругами
Испытал да наощупь вывел
Не к обрыву, не к лесу, к раю.
Что войдёшь ли, пройдёшь ли мимо?
После хаоса было время.
Было-было да все прошло.
Вечно зыбкая девочка Меря
Льёт в бездонный большой горшок
Тонкой струйкой людские страхи,
Что без глаз, но с разверстым ртом.
А какая в тумане птаха
Все токует, поймёшь потом.