Крымская поэтическая группа - "ДжеНиМа"

Евгения Баранова

Севастополь

Евгения Джен Баранова (род.1987) – поэт. Родной город – Ялта. Стихи публиковались в различных поэтических антологиях, литературных журналах и альманахах: «Юность», «Дальний Восток», «Плавучий мост», «Кольцо А», «Зинзивер», «Новая реальность», «Дети Ра», «Гостиная», «Зарубежные задворки», «Лиterraтура», «Журнал ПОэтов», «Южное сияние», «45-параллель», «Ликбез» и других изданиях. Финалист «Илья-премия» (2006); призер премии «Серебряный стрелец» (2008); призер премии «Согласование времен» (2010); лауреат конкурса «Пятая Стихия» имени Игоря Царева (2014); призер поэтической эстафеты «Вечерние Стихи» (2015); шорт-листер конкурсов «Эмигрантская лира-2013/2014», «Эмигрантская лира-2015/2016»; лонг-листер Григорьевской премии (2016). Участник Международного поэтического фестиваля «Киевские Лавры» (2009, 2013, 2016). Участник 19-го Международного Форума Издателей во Львове. Участник Совещания молодых писателей при Союзе писателей Москвы (2015). Участник 16-го Форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья. Судья Международных поэтических конкурсов «45 калибр», «Провинция у моря». Член Союза писателей Москвы, Южнорусского союза писателей, Союза писателей XXI века. Проживает в Москве.

Уголь

Интересно,
почему не выдают
удостоверения саженцам?
Приятно было бы пообщаться
с Акацией Львовной,
Тополем Николаевичем,
Черемухой Гедиминовной.
Узнать, есть ли им 18.
Исследовать их отношение к хвойным.
Выказать неприличную страсть,
мол, не желаете ли покинуть пасеку,
подлесок,
бульвар имени Рокоссовского?
Очнуться конторкой поддельного красного качества?
Поклониться родимым пенькам?
Нет, отвечают древесные,
нам не ведомо чувство Родины,
Из вас получается нефть,
а из нас — прекрасный каменный уголь.

Кореиз

Приятно в поселке, в котором ты вырос.
Соседская бабушка видела примус.
У смуглой Оксаны во рту сигаретка.
На шишках сосновых танцует левретка,
а, может, семейство расчетливых чаек...
Приятно жить в городе. Там, где не знают
ни толстых домов, ни проспектов пространных,
ни как называют в Москве баклажаны,
зато отличают подгруздок от груздя,
купанием долгим спасают от грусти
сметанных туристок соседних локаций.
Приятно на острове лет в девятнадцать.
(не остров! не остров! у острова — шея!
конечно, не остров: снаружи виднее:
кагор, Воронцов, водопады, колонны)
Приятно в деревне, с которой ты скован.
Из рыжей земли на кровавом кизиле
тебя, как подснежник, деревья растили.
И солнце цвело, и тетешкала осень.
Приятно в поселке, который ты бросил

Желток

Солнце закатное – дивное солнце.
Страшное солнце. Кровавый желток.
Оком скользит над двубортным оконцем,
огненным лаком ласкает висок.

Лакомка кошка купается в красном,
зубки легко примеряет к руке.
Солнце закатное – солнце безвластных –
топит в туманном своем молоке

Осипа, Анну, кресты под Смоленском,
звёзды на кедах, Рязань, Эр-Рияд.
Или же красит карминовым блеском
то, что советские песни хранят.

Солнце закатное – чёрствое солнце.
Призраки зданий тихонько гудят:
– Друг мой поручик, а, может, вернёмся?..
Но никогда не приходят назад.

***

Девочка Таня лишилась куклы.
Это её спасло.
Теперь она множит в блокноте буквы,
запоминает зло.
Куклу ночами едят термиты,
куклу зовут Федот.
Новый хозяин купил ей свитер.
Может быть, он поймёт
тягу Федота к стрельцам и сказкам,
к рифменной лабуде.
С новым хозяином – безопасно
как никогда / нигде.
Бедный хозяин – допустим, Лена –
скрыть ли такой изъян?
Вместо художника П. Гогена
приобрести Пхеньян.
Так и живут, за обедом глохнут,
цедят пословиц яд.
Девочке Тане не так уж плохо –
строчки её хранят.

Кардиология

Живи как хочешь. Вовсе не живи.
Устойчивость у хордовых в крови.

Игла за ниткой, насыпь да карьер,
не в меру умирать, лишь полимер

тебя спасёт (он точно ведь спасёт?)
Следи за тем, как движется живот,

за цветом рук, за шеи ломотой.
Живи как хочешь. Ты ещё живой.

Не встретил никого. А нужен – кто?
Играешь с пузырьками в страхлото.

– Ты как там поживаешь?
– Я в поряд...
И радуешься, надо же, звонят.

Овсянка. Ясли. Медсестра. Манту.
Влюбленность. Ялта. Виноград во рту.
И сердца стук. Всего лишь ровный стук.

***

У соседей собака воет.
Бесы жмут, караван идёт.

– Гребешок на краю алоэ,
мастерица больничных нот,
чудо-девочка в мартомае.
(Скоро тридцать – пора в запой).

У соседей собака лает,
не забрали её с собой.
Десять лет у любови в нищих,
шуры-муры да Шангри-Ла.
От любви, говорят, не ищут.
Замечательно.
Не нашла.
Твои сырники, пальцы, пайты.
Твоей бабушки чёрный плед...
У соседей собака альтом
разливается – сколько лет?

– Танцовщица на корке вихря,
собирательница молитв.

У соседей собака стихла.
Вероятно, за ней пришли.

Крылатые качели

«Мир кожи и меха» в Сокольниках,
мир света и снега в Сокольниках,
мир позднего детства в соку.
Железным звенел треугольником
с экрана нам Игорь Угольников
про то, что страна не кончается
и что 90-е лгут.

Лечили тогда с осторожностью
любую печаль подорожником,
отваром простуду поправ.
В коробке шептались художники,
и всем диафильмом стреноженным
мечтали отринуть проекторы,
мечтали уйти в dial-up.

И мальчик, тонувший в «Титанике»,
портретом расцвечивал спаленки
да майки на плоской груди.
Когда мы окажемся взрослыми,
тогда мы окажемся взрослыми.
Кого-то в подъезде зарезали.
И радость не ждёт впереди.

Андерсон

Непроходимый свет тебе дорогой,
мой дорогой, дражайший,
лет драже
закончилось.
Сошли слова, как ноготь –
и тяжело не помнится уже.
И тяжело не дымом, не дыханьем,
ни прелестью, ни прелостью вериг.
Чирик-чирик –
не ощущаю тайны.
Прости меня, воробушек
– чирик.
Мифологемой нашего романа,
как говорил коллегам герр Мазох,
явился датский Ханса Кристиана.
Там оловянный парень занемог.
Там балерины плавится излишек –
большая жизнь, расплывчатая смерть.
Непроходимый свет меня услышал.
Попробуй сам его преодолеть.

Первая мировая

чем дальше война тем меньше голодной совести
что остаётся в глотках твоих карманов?
чем дальше война тем меньше алеша машенька
гриша арсентий сонечка все здоровы
все улыбаются все не болеют взрослые
перебирают в глине кусочки черепа
красные маки перестают быть красными
мёртвая шхуна возобновляет парусность

"Ольга Кирилловна,
я заменяю ротного...
— На перевязку...
— Нет, не болит, но чешется...
— Вы не могли бы?
— Впрочем, я сам. Не стоило..."

длинные тени сбрасывают кресты

Тонкие материи

интересна не форма но мысль
watermelon арбуз ли кавун
с боем взяли снега перемышль
но надеюсь оставят москву

интересна не форма но стыд
птицеловом прикормленных слов
и горчит и горит и гранит
за собой оставляет любовь

анатомия тела овал
страусиные гонки зрачков
или рифма которой связал
все аксоны-дендриты в пучок

или гладкая шея коня
или терпкие осени дни
интересна не форма но я
не умею пока объяснить

Роме Файзуллину

Прошло два дня. Знакомых шепоток
рассеялся – тебя похоронили.
Теперь ты там, где стынет кипяток,
где радуга сливается с полынью.

И выпьют, и запомнят, и сомнут,
артелью всей проплачутся до лирик.
Плывёшь себе на лодочке минут.
Что взять с убогих?
Только панегирик.

Ни рыжей героини, ни смычка,
ни нотной грамоты, ни Нового, бл..ть, Мира.
Одна река, червонная река,
тебя несёт в прохладную квартиру.

Что взять с собою? лезвие, карбид?
окошко в зиму? вымытые слухи?
Прошло два дня. И медленно горит
незавершённый диалог в фейсбуке.