Луганск

Медведенко Андрей Ефимович родился в 1951 году в Богородицком районе Тульской области в семье шахтёра. Детство прошло в городе Кировске, что на Луганщине. Трудовую биографию начал горняком на шахте, работал на Волгоградском тракторном заводе, на шахтах Донбасса. Закончил Харьковский медицинский техникум.В апреле 1977 года в издательстве «Донбасс» был напечатан первый сборник стихотворений поэта «Уголь и вишни». В том же году был принят в Союз писателей СССР. В 1982 году окончил Литературный институт им. М.Горького (Москва).Более десяти лет руководил Луганским областным литературным объединением им. В.М. Сосюри. С 1991 года – президент областной молодежной литстудии при областной библиотеке для юношества. С 1996 года – директор областного издательства «Світлиця». В 2001 году А.Ю. Медведенко избрали ответственным секретарем Луганской областной организации Национального Союза писателей Украины.Автор более 20 поэтических сборников. Заслуженный работник культуры Украины, лауреат областных премий имени «Молодой гвардии», имени Бориса Горбатова и многих литературных премий.

СВЯЗЬ

Порой бывает

беды за бедою

берут в такой железный оборот,

что кажется,

сейчас отдам без боя,

добытую нелёгкою ценою,

одну из завоёванных высот.

Оставлю всё!

Сбегу!

Себя укрою!

В покой, в уют куплю за грош билет!

Но встанут,

как приказ, передо мною

ровесники мои окопных лет.

От их сердец захлёбывались доты

и разлетались танки в прах и пух.

Они такие взять смогли высоты,

что и теперь захватывает дух.

Я вспомню их.

И сил прилив почую.

Бессилие стечёт с души, как грязь.

И так во рту травинку вдруг зажму я,

как будто взрывом

порванную связь!

БЛИНДАЖ

А. Киркачу

Я искал тишины.

И наткнулся в лесу на блиндаж.

Я не понял, он вражий иль наш

с той великой жестокой войны.

И насунулась мгла из вершины пригорка.

Потекла на прогнивший и рухнувший сруб.

И вцепился корнями в него

изувеченный дуб,

до того искорёжен – глядеть было горько.

Время лечит.

О нет – разъедает отстволье, как соль.

Так суров он и хмур,

что уверен я – певчая птица

на него никогда не садится.

Ведь в опухших суставах

кричат и обида, и боль.

Я искал тишины.

Я покой себе с детства пророчил.

Но наткнулся в лесу на блиндаж.

И не знаю, он вражий иль наш,

только сердце

как раненый дуб, кровоточит.

ПРЕОДОЛЕНИЕ

Последние почти иссякли силы.

Свело уста. Не шаг уже – шажок!

Но встал отец навстречу

из могилы

твёрдо приказал:

- Держись, сынок!

Ещё ты можешь, знаю по себе я,

идти вперёд,

шагать на всю ступню!

Пускай в тебя шарахнет батарея,

ты и тогда не дай себя согнуть!

Не до предела жилы кровью вздулись.

Ещё ударят из всего огня!

Я не за тем в Карпатах

шёл под пули,

чтоб слабым ты родился у меня.

В атаку шёл,

секунды не помешкав,

от свежих ран и язвы чуть живой.

Друзья вперёд стремились вперебежку

и только я мишенью шёл – прямой!

Сжимал цевье

и шёл напропалую

по полю.

Шёл в сединах, как в снегу.

И понимал, что если упаду я –

от слабости подняться не смогу.

Иду, сынок,

а пули жертвы просят.

Аж тело жалят. Форму в клочья рвут.

Но твёрдо знал,

что если меня скосят –

отступником друзья не назовут.

Бесился враг: упитанный, холёный.

Не удержался. Дрогнул.

И – в кусты!

И заревел:

«Да он – заговорённый!»

Заговорён, чтоб, сын, родился ты!

Ещё не раз судьба воздаст и спросит.

Превозмогай соблазнов жалкий зуд.

- Превозмогу!

Пусть лучше меня скосят –

отступником друзья –

не назовут!

***

Опять с уродливым лицом

эпоха новой ищет правды.

И, как когда-то над отцом,

так надо мной свистят снаряды.

И, где погуще толчея,

там люди падают, как злаки.

И по убитым плачу я,

как мой отец когда-то плакал.

И фронтовых хватив «сто грамм»,

он вспоминал бои в Карпатах.

Казался воином я сам,

надев пиджак в его наградах.

Ничто не ново под луной.

Опять бои – стена на стену.

И ордена отца со мной.

Но им теперь я знаю цену.

СВОИ

Шёл к трибуне суров и сварлив.

На груди – боевые награды.

Но подставили ножку – свои

в полутьме из переднего ряда.

Громыхнулся.

Награды звенят,

отражая походы былые.

Смех по залу разлился ребят.

Ржали в доску свои – молодые.

- Ну и хохма! Ну, дед – Цицерон!

Нам такую речуху задвинул!..

Что ни слово – последний патрон.

Не в лицо хохотали, а в спину.

Встал. Качнулся, как будто в плену.

- Эх, свои ж вы!.. Родимые лица!..

Ведь под белые ручки страну

на панель волокут проходимцы!

Сила смеха слова заглушила.

Сжался. Вспомнил атаку в Крыму,

как своя артиллерия била

по нему! По нему! По нему!

ГОЛОСА МОЛОДОГВАРДЕЙЦЕВ

Неустанно жизнь моя – на марше.

Всё острее в будущее взгляд.

С каждым годом

старше я и старше,

принявших бессмертие ребят.

В грозный час

свинцовой лютой вьюги

так взбурлила праведная кровь,

что над чувством утренним к подруге

верх взяла к Отечеству любовь.

И когда скрывают тучи солнце,

горизонт теряется вдали,

голоса казнённых краснодонцев

мне твердят:

- Не трусь и не юли!

Не спеши

с беспечным равнодушьем

уступать дорогу подлецам.

И, плечо, подставив отстающим,

жизнь равняй на подвиги отца!

…Чтоб прямой была моя дорога,

не сшибала с молнией гроза –

краснодонцы пристально и строго

смотрят в мои карие глаза!

***

Оркестра гром.

И стяги впереди.

И ветеранов строй за ротой рота.

И генерал бывалый

круг почёта

по стадиону просит их пройти.

Они пошли – сутулые, простые.

Цветы бросает к их ногам народ.

Как мало их в шеренгах по четыре.

Как много их

убавилось за год!

Они идут – ковром цветы лежат.

Стремительна торжественность минут.

Когда-то гордо – нараспашку грудь

они прошли по лезвию ножа.

…А по цветам – смущённые идут!