Но все ж, склоняясь под тяжестью наград,

Они несут свое святое бремя,

Все тише вздох, все медленней шаги,

Как это раздражает нас порою,

И мы нередко злее, чем враги,

Относимся к вчерашнему герою,

И вдруг сегодня – вот они идут,

На их морщинах боль живет и память,

Они от нас уже наград не ждут.

Глядят на мир усталыми глазами…

Мы встретим взгляд седого старика,

Вдруг сердце, словно болью отзовется-

Как беспощадна времени река

А память детям сохранять придется.

Свое оставив прошлое свечам,

Уходят в бесконечность ветераны.

Небритый, грязный и седой

Вокзал обходит много дней,

Он здесь живет – среди бомжей.

Он ехал в поезде. Потом…

Что было – сам не помнит он.

Быть может, вышел на перрон.

Быть может, тронулся вагон –

Склероз. Забыл в единый миг.

Отстал от поезда старик.

Лишь помнит свист летящих пуль,

Другой, исчезнувший июль,

Снарядов грохот, крик «ура!» -

Смешались завтра и вчера.

Ушедших лет седая тень-

Он просит хлеба целый день…

Его ругают, гонят, бьют,

И хлеб добытый – отберут,

Он беззащитен средь людей –

Невольник памяти своей.

-откуда ты, старик, такой?

-не помню, дочка…

Я… герой…

Я шел по Праге, брал Берлин…

Я потерялся…

Я один…

Не помню имя…

Вот беда…

Откуда?..

Нет…

А вот куда…

В Москву…

На площадь…

Праздновать Победу…

Однополчане пригласили…

Еду…

Командир.

Он мне прислал свое стихотворение-

Недописавший строчки командир.

Про тех мальчишек, что не стали взрослыми,

А стали полем, проросли травой,

Про девочек с русалочьими косами,

Упавших в эту землю головой,

Про веривших, что смертью ненапрасною

Они спасут от гибели страну,

Что станет жизнь- уже без них- прекрасною,

И с этой верой уходили в тишину.

Так он сидел - к березе прислонился,

Один из всех- он был пока живой,

Он говорил - а может быть, молился,.

Склонясь над окровавленной травой:

"Вы, те, кто завтра будет жить на свете -

Не забывайте этих страшных дней.

Ни нас, ни тех, кто должен быть в ответе

За смерть девчонок этих и парней!

Здесь столько жизней на траву пролилось,

Что вы должны - вы слышите, должны!

Не допустить, чтоб это повторилось,

Не допустить - еще одной войны...!

Он замолчал - ушел Туда, к солдатам,

Что замерли средь призрачных берез,

И через годы грозовым набатом

Его слова мне ветер перенес.

Сегодня снова черной злобы тучи

Смертельным вихрем закружили мир.

Среди ликующей страны

Скорбят вчерашние солдаты -

О тех, кто не пришел с войны.

Проходит время, дни за днями,

И отступают в тишину,

И вышло, как- не знаем сами,

Что мы забыли ту войну.

А дед, слезинки вытирая,

Вновь надевает ордена...

Ах, да, победа... Праздник мая...

Давно она была, война.

И снова годы пролетают

В смешеньи радостей и бед.

О том, что внуки забывают

Стыдясь, тихонько плачет дед.

А мир опять наполнен крови,

Залит коричневой чумой,

И мы стоим не пред новой-

А перед выжившей войной! -

Остался в прошлом сорок пятый,

Но пули прошлого сильны...

И льются слезы у солдата

На светлом празднике весны…

ОРКЕСТР В ОСВЕНЦИМЕ

Улицы направо и налево.

К станции подходят поезда.

И из них – пока еще живые,-

На платформу сходят, торопясь, люди.

Их встречают лица злые,

Демоны встречают их, смеясь.

И оркестр торжественно играет –

Вагнера приказано играть –

В страшный путь последний провожает

Тех, кто приезжает умирать…

Оркестранты помнят дни былые –

Были залы публикой полны,

Гром оваций и цветы живые –

Много лет назад, до той войны.

«Всяк входящий – не имей надежды»

Адский труд…холодная стена…

Вместо фраков – рваные одежды…

Этим балом правит Сатана.

Жизнь и смерть, сплетенные узлами…

Прошлое исчезло навсегда…

Всех согнали смотреть на расстрел

Вот уже осужденных ведут.

Кто уехать не смог, не успел.

Обвинений предъявленных нет –

Это просто сейчас объяснят.

Раз евреем родился на свет,

Изначально –во всем виноват.

Ров раскрыл кровожадную пасть,

Страшный, смертный последний приют.

Кто не сможет удачно упасть

Тех потом палачи подтолкнут.

Горожане теснились толпой,

Привели, приказали стоять.

Это может случиться с тобой,

Что ж, смотри и учись умирать!

Вот идет уважаемый врач,

Все сегодня похоже на бред…

С ним жена, и сынишка – скрипач,

А сынишке 11 лет…

Не сумеют ни мать, ни отец

От убийства мальчишку сберечь.

Пуля быстро положит конец

Не укрыть от нее, не отвлечь.

Кто-то тихо в толпе зарыдал…

Поднял враг пистолет не спеша…

Вот отец бездыханный упал,

Вот и мама у ног малыша.

А палач, насмехаясь, кричит –

Ну, давай, перед смертью сыграй!!!

Может, скрипка тебя защитит,

И проводит в еврейский ваш рай!

Мальчик скрипку спокойно достал,

Палачу улыбнулся. Потом

Что то тихо совсем прошептал

И взмахнул невесомым смычком…

Думал, мама, сыграю в Москве

Думал, вместе поедем в Париж

Но сегодня на мокрой траве

Ты немая навеки лежишь

Думал, папа, на лодке с тобой

Мы отправимся рыбу ловить

Ты сегодня погиб как герой…

Ты пытался меня защитить

Не осталось ни лет и ни дней

Вот она – безысходная смерть

Можно, мама, на скрипке своей

Я сыграю последний концерт?

Я сыграю тебе и отцу,

про победу, которой – быть.

Пусть слезинки скользят по лицу-

Скрипка может за вас отомстить…

Скрипка, пой, как на сцене большой,

Вот он - твой переполненный зал!

Слушай, зритель… мальчишка герой

Заиграл интернационал!!!!

Люди замерли… кто-то запел…

И пока спохватился палач,

Гимн великой страны полетел

Заглушая испуганный плач…

Пули взвизгнули, мальчик упал

Покатился смычок по траве…

Враг поспешно толпу разогнал,

Звук в небесной затих синеве...

Избирательна память людей.

Я, как и многие их нас,

живу тогда, как и сейчас.

Я, как и многие сейчас

живу за них, живу за нас.

6000000 мертвых глаз

зовут меня – смотри за нас,

6000000 мертвых рук

зовут меня –« бери, мой друг!

Бери снега, бери цветы,

рисуй прекрасные мечты

Черты любимые ласкай

и другу руку пожимай.

И ты живи в любви своей –

в 6000000 раз сильней

В 6000000 больше сил потрать,

чтоб мир нас не забыл!»

И, принимая эту роль,

не заглушая в сердце боль,

В вечерней мирной тишине

мы загораемся в огне.

Сливаясь с памятью иной,

к печам за страшною стеной

Воспаленная память.

Над моей головой не шумела война,

Только тонко, как боль,

Прозвенела струна,

Потревожена снами.

Наяву и во сне,

Как в неясном бреду,

Я дорогой войны бесконечной иду,

Через улицы гетто.

Словно болью иной-

Поделилась со мной

Жизнь, сожженная где-то.

Через траурный яр,

Через ужас Понар,

Через адские печи,

Чтобы к миру нести голоса из могил,

Эту память чужую мне кто-то сложил,

Деля друг с другом ужас тяжкий,

Собою заменив коней,

Запряжены в одну упряжку

Бредут священник и еврей.

За ними следом – не карета,

А неизбежный, словно рок,

Седого лагерного цвета

Большой асфальтовый каток.

И, подбоченься лиховато,

Повозкой правит господин –

Один из извергов штрафбата

Убийца Эрнест Кранерин.

Забыты распри вековые

Перед лицом кошмарных дней.

За руки взявшись, чуть живые,

Бредут священник и еврей.

Упавший тянет за собою

Того, кто рядом запряжен,

За слабость – платим головою.

Катком раздавлен будет он.

Ценна ли жизнь теперь на свете?

Да лучше б смерь пришла скорей!

Но друг -за друга ты в ответе,

Священник ты, ил еврей…

Убийца жалости не знает,

Упряжка парная бредет,

И каждый – ближнего спасает,

И каждый смерть к себе зовет.

А тот, кто ночь прожить посмеет,

Было детство у девочки Шули.

Мама, папа, старушки - бабули,

И, готовый на мудрый совет,

Бородатый осанистый дед.

Тихий двор, и пушистый котенок,

Светлый город, знакомый с пеленок,

В каждой улице – древняя слава.

Называется город – Варшава.

А на улицах жили березы,

А в оградах пунцовые розы.

Звуки папиной скрипки взлетали,

Рисовали прекрасные дали.

Было детство такое счастливое,

А у мамы прическа красивая,

А у куклы – любимой Даринки,

В настоящих бантах – золотинки.

В день рожденья гостей приглашали,

Было детство – без слез и печали.

Было детство. Когда это было?

Что ж ты, детство, о Шуле забыло…

Ускользнуло в сиянии лета

За стенами Варшавского гетто.

Плачет мама, любимая мама.

Прячет Шулю от смерти упрямо.

Ведь уже под проклятые пули

Угодили старушки - бабули.

Да еще, в завершении бед

Был расстрелян осанистый дед,

Был расстрелян за веру, за Бога,

Всполохнула огнем синагога,

Ну, а дед, он не мог устоять,

В пламя кинулся Тору спасать…

Щелкнул выстрел. Упрямо в ответ

«Шма…» - шепнул умирающий дед.

В утешение дочке и маме

Достает папа скрипку ночами,

Где вы, Вагнер, Бетховен и Бах?

Плачет скрипка в опухших руках.

Снова выстрелы вдруг – что же это?

Разбудили Варшавское гетто.

Грохот, крики, мольбы, кутерьма…

«Выходите! Покинуть дома!»

Через площадь к вокзалу рядами

Повели меж немыми домами.

Невзирая на слезы, на стон

Затолкали в товарный вагон.

Поезда, поезда, поезда,

В такт колесам стучится беда,

«Что ты. Дочка?» – «Так хочется пить…»

«Потерпи. Бесполезно просить.

Потерпи. Постарайся, малышка…»

Где – то в гетто забытая книжка,

А у куклы, любимой Даринки,

Не банты в волосах – паутинки.

«Остановка. Родная, ты слышишь?

Ты живая, родная, ты дышишь,

Мы выходим. Вставай же, иди!»

Что же там, что же там, впереди?

Все до точки продумано было.

Выдавали кусочками мыло,

И в кабины вели душевые.

Те, что были пока – что живые

Шли, надеясь, что струи воды

Хоть на миг оградят от беды.

-Сорок женщин и восемь детей!

Заходите, евреи, скорей! -

Закрывали снаружи засовы.

Что, евреи, помыться готовы?

И под дьявольский смех до отказа

Наполняется камера газом…

«Мама, что это?»

«Дочка. Прости!

Не смогла тебя мама спасти.

Если можешь, сдержись, не вдыхай…»

«Я люблю тебя, мама!»

«Прощай…»

Все кончалось за 20 минут.

Остальные слегка подождут,

Им до смерти сегодня немного.

Вот и все. Завершилась дорога.

Где-то там, на соседней планете,

Веселились беспечные дети.

А в Варшаве березы взгрустнули…

…Было детство у девочки Шули…

Мой сын сказал однажды

Ну, сколько можно крови литься?

К чему забытой жизни драма,

Когда вокруг живые лица?

Давно земля войну забыла,

И Холокост ушел в забвенье.

А тут – как вскрытая могила –

Опять твое стихотворенье.

Других занятий не найдется?

К чему опять тревожить память? -

-Тебе, сынок, простить придется

Своей неугомонной маме

Ее встревоженную душу,

Что память бережет чужую.

Я ваш покой сегодня рушу,

Я вас тревожу и волную,

Чтоб вы случайно не забылись,

Чтоб вы беспечно не уснули.

Чтоб в ваши спины не вонзились

Когда-то пущенные пули.