***

Моей маме Серафиме

От Фонтанки декабрём блокадным
вдоль разрух к Никольскому Собору

мать идёт (а я ещё «за кадром»)

и несёт подарочек с собою.

Семенит, ведь еле держат ноги,

по Сенной, над нею снега зёрна,

с хлебушком, чтоб дать потом убогим,

бережно в кармане припасённым.

Между артобстрелами затишье

от врага, мол малость пожируйте…

А в коморке дворницкой детишки

ждут у остывающей «буржуйки».

Батюшка скорбит от аналоя

на прореху в стенке: -- Помоги нам,

Господи… Осталось только трое

певчих, остальные – по могилам…

А меня здесь нет ещё в помине,

нет ещё в записочках заздравных,

это уж потом дадут мне имя

здесь, в купели, и признают равным.

Я в конце сороковых явлюсь здесь

сорванцом, хотя ещё младенцем,

матерью гордясь, мол, полюбуйтесь

на сиё молитвенное действо!

Выживут и брат мой, и сестрёнка,

тешась кипяточком с сухарями,

и отец живым вернётся с фронта.

Знать, Любовь какая-то над нами.

ПАРК ПОБЕДЫ

Нынче парк, где когда-то кирпичный завод

исходил сладковатым дымком похоронным.

Слышу голос, как будто бы кто-то зовёт:

-- Помяни нас…

Вокруг лишь скворцы да вороны.

Может встречу своих, по дорожке бреду,

пусть не сразу узнают и спросят: --А кто ты?

Вон часовня за прудом на том берегу,

прах развеян под сенью креста и ротонды.

Той блокадной зимой лишь присниться мог хлеб,

и не в силах принять были мёртвых могилы,

и вдоль улиц лежали без спроса и треб

их тела до весны на морозе нагими.

Торопились полуторки-грузовики

с той поклажей -- для мёртвых шлагбаум был поднят,

вагонетки летали там, как челноки,

в раскалённое жерло печной преисподни.

Ни прощаний, ни слёз, и никто не споёт…

Помянуть по-людски – перед мёртвыми откуп,

потому кочегарам усилен паёк –

по сто граммов на брата наркомовской водки.

Это было давно. Не осталось почти

тех, кто выжил случайно и был очевидцем.

Дети потчуют птичек зерном из горсти,

и дымок непонятный над парком клубится.

В ПАРТИЗАНСКОМ КРАЮ

И что тебе сердце, так горько?

Июньские полдни тихи,

Цветёт бузина на задворках,

Молчат по дворам петухи.

Не слышится песня с покосов,

Быть к вечеру, видно, грозе.

Пойду вдоль полей до погоста

Проведать отцовских друзей.

Лихая година… Россия…

Волненья сдержать не могу.

Какая забота и сила

Здесь путь преградила врагу!

Забудусь,

Нахмурится небо.

Почувствую вдруг на щеках

Дождинок холодную нежность,

Далёкого горя раскат.

***

Герои не успели постареть,

Они – земли сиянье и свеченье,

Уснули у притихших батарей

Давно уже минувшего сраженья.

Они ушли в тот вечный переплав

Лугов с цветами, пашни с перегноем,

Зелёною ракетой отпылав,

Последнею,

Сигнальной перед боем.

Они остались в памяти земной

Пехотой на Синявинских болотах,

Подлодкой, не вернувшейся домой,

Иль раненым смертельно самолётом.

Невесты их, с другими постарев,

Других любили, о судьбе печалясь…

Они же, в танках факельных сгорев,

С их душами пред Богом обвенчались.

Ш А Л Ь

Чтобы плакать – тоже нужно настроение.

Слёзы старого человека –

Это сорвавшаяся с привязи печаль.

К празднику надежды – Христову Воскресению

Подарили бабушке новую почти

Совсем чужие люди шаль.

Ей, войной обобранной, -- не коврижки сдобные,

А судьба овсяная, пища голубиная, сиротства произвол…

Что же вы наделали, люди мои добрые?

Всех уже простившей,

Опоздав, расщедрились: -- Получи, изволь…

ВЕТЕРАН

Припомнил жизнь свою старик:

«Чудно!

Да мне ли довелося?..»

Распахнут жёсткий воротник,

Зажата в пальцах папироса.

Чтоб не тревожили его,

Глухим сказался домочадцам.

Темно ль за окнами, бело…

Сидит он тихо час за часом.

Неужто это было с ним?

Да, полно!

Быть того не может.

Нелеп,

Как жизнь, необъясним

Сквозь время голос, что тревожит:

-- Не пропадай, прошу тебя!

Мы потеряемся, как дети,

В просторах белых декабря,

Среди дорог и лихолетий.

В толпе шинельной,

В давке тел

Взгляд обжигал его, был близко…

Он оглянуться захотел, --

Так и не смог, толпой затискан.

Он пил за дружеским столом,

Пел с хрипотцой, забыв весёлость,

Он думал – жизнь пошла на слом,

А это лишь ломался голос.

Забыв про сон и про еду,

Судьба в строю кричала: -- Левой!.. –

Через войну,

Через беду

Проволокла – не пожалела.

Он жизнь прожил, как будто был

На празднике, что шёл на убыль.

У девушек, что он любил,

Теперь уже поблёкли губы…

Гремит посудою сноха,

И внучку манит грай весенний,

Лишь в комнатушке старика

Иных времён витают тени.

Среди живущего всего

Он жив лишь тем далёким счастьем.

Чтоб не тревожили его,

Глухим сказался домочадцам.

* * *

Русским солдатам, погибшим в плену

Лишь за то, что мы крещёные,

По законам Божьим жили,

Нам удавочки кручёные

Заготовят в псовом мыле.

Казнь страшна не пыткой вычурной,

Не топорной смертью близкой,

Жалко, батюшка нас вычеркнет

Из своих заздравных списков.

Снеговой водой обмытые,

На полу лежим бетонном.

Притомились наши мытари,

В уголочке курят томно.

Мы уходим в небо.

-- Вот они! –

Закричат псари вдогонку.

И по следу псы да вороны –

Наш эскорт до алой кромки.

Я не плачу, мне не плачется –

Запою у края тверди.

Исполать тебе, палачество

За моё призренье к смерти.

ПАРЛАМЕНТЁР

К прицелам снайперы легли,

Людских надежд избранник,

Парламентёр от всей Земли

Идёт он полем брани.

О, это поле! Лик его

Воронок оспины изъели,

А он – оттуда, где светло

И нынче буйствуют апрели.

На этом поле гарь черна,

Трава дымится неживая.

А он оттуда, где весна

К продленью рода призывает.

Над этим полем тишина

Нарушена предсмертным стоном,

А он оттуда, где война

Людским карается законом.

За то, что снег любил и смех

Дождей весенних в поле гулком,

За то, что он счастливей всех:

Был сыном, женихом и другом, --

Идти на линию огня

Он избран был среди достойных.

-- Все пушки разрядив в меня,

О люди, прекратите войны!