28 марта 2024  11:51 Добро пожаловать к нам на сайт!

Русскоязычная Вселенная выпуск № 13 от 20 декабря 2020 г



Россия



Юлия Мельник

Симферополь

Снежная земляника

(народное японское сказание в авторской обработке)



Как-то злая вдова жила в поселении горном
И растила она двух прекрасных богинь-дочерей.
Сердце младшей из них было на удивление чёрным,
Ну, а старшая дочка была всех на свете добрей.

Младшей дочке, О-Хана, работа была не по нраву,
В вечной холе и неге у матери дева росла.
Ну, а старшая – падчерица, ей и хлеба по праву
Не хватало, судьба и любовью её обнесла.

Имя ей – О-Тиё, от сестрицы тряпьё да лохмотья
Доставались одни, ну, а той – всё шелка-кимоно,
Привезённые в дар, и на этом хмельном поворотье
Нищеты и тоски старшей дочери жить суждено.

Доставалась бедняжке тяжёлая в доме работа,
Выбирала ей мачеха дело, что всех погрязней.
У сестрицы О-Ханы другая на свете забота:
Перед зеркалом крутится да в небесах журавлей

Пересчитывать может, зевать на окошко часами
Да покрикивать: это, и то, и другое ты ей принеси...
О-Тиё прикрывает следы от пощёчин опять волосами,
«Что заснула ты там? Подь сюда, головой не тряси!»

Раз поссорилась мать с пожилою сварливой соседкой:
«Что ты учишь меня? Научи лучше младшую дочь.
Вон, растёт у тебя всё ленивицею-привередкой
И по дому тебе лишь О-Тиё осталась помочь.

Знамо, время придёт, и девицы невеститься станут,
К старшей дочери свататься будет крестьянин любой,
И богатый, возможно... на младшую вовсе не глянут,
Кто жениться захочет на дочке, хотя и родной?

Ну, родная – что толку? Лентяйка она и неряха:
Ни еды приготовить, ни даже сандалий сплести.
Не починены будут у мужа и плащ, и рубаха.
Ей бы только у зеркала умэ весенней цвести!»

Разозлилась на девушку мачеха пуще волчицы
И решила: «Скорее проклятую со свету сжить!»
Что бедняга ни сделает, куксится и беленится.
О-Тиё уж не знает, как мачехе ей угодить.

Наконец, и зима шелком синим окутала горы,

На дворе пробирает мороз, да и руки красны

О-Тиё на ветру… А О-Хана и мать разговоры

Ни о чём завели, и греются у стороны,

Где огонь в очаге показался им более жарким,

Да без дела сидят: ведь работает старшая дочь,

На уме у девицы лишь только шелка и подарки,

Что же ей до сестрицы, которую зимняя ночь

Застаёт на дворе за тяжелой подённой работой,

И в закрытые окна глядятся с надеждой глаза.

Весь умишко О-Ханы одной только занят заботой:

День-деньской с разогретого места бы ей не слезать.

Раз девица совсем от тепла очага разморилась

И от лени своей, да и матери вдруг говорит:

«Что-то жар заломил, оттого мне сейчас заблажилось

Холодку надкусить…» – «Сколько хочешь там снега лежит!»

Предложила ей мать охладиться снежком заоконным,

Да девица капризная ноет: «Невкусен тот снег!»

И бормочет ей тоном своим привередливо-сонным:

«Я хочу насладиться блаженнейшей самой из нег!»

«Да какой же? – руками старуха всплеснула, –

Золотишко тебе привезли, дорогие шелка,

Да… ещё… и шубейку чудную из меха манула,

Успокоиться б нам, нищета будет недалека,

Если тратиться так!..» «Необычного лакомства хочет

Моя жадная до наслаждений родная душа!»

«Что за лакомство можно достать за пределами ночи?»

«Земляника зимою неведомо как хороша!

Спелых ягод хочу, что крови Идзанами краснее!»

«Так зимой землянику, ну, где ж тебе, милая, взять?»

«О-Тиё мы пошлем, способна она, разумею

На морозе подолгу работать и просто стоять».

Подняла тут капризница вой и рыдание, будто

Сам герой Сусаноо все ветры в единый собрал,

Так прошла не одна обойденная сердцем минута,

Вой О-Ханы всю душу вдове по-живому порвал.

«О-Тиё, подь сюда!» Во дворе та одежду стирала,

О передник протерла холодные руки свои.

«Вот корзина тебе, земляники чтоб спелой набрала,

А вернёшься ни с чем – не минуешь тогда полыньи!»

«О, моя госпожа! Земляника растет ли зимою?»

Но корзина увесиста, как и надменен ответ:

«Поищи-ка под снегом, не вздумай вернуться пустою,

Что О-Хана сказала, тому возражения нет».

И несчастную девушку вмиг за ворота прогнала,

Лишь корзину забросила следом за ней на порог.

И закрыла все двери, О-Тиё чуть-чуть постояла

Да поплакала, после, не чуя ладоней и ног,

Побрела она в горы, где шапками снег серебрится.

И ребёнку известно: под снегом едва ли растёт

Земляника, иначе бы с голоду птицы

Не скитались по лесу, в котором никто не живёт.

Сосны в поле стоят и гудят под плащами из снега,

Великаны и стражи как будто, ни дать и ни взять.

А по насту следы от лисичьего быстрого бега,

Здравствуй, снежная выбель! Где тут землянику искать?

Отнимаются руки, холодную темь разгребая,

И отчаянно слёзы теплы, почему не оплавятся льдом?

Из-за белых кустов порх да порх куропатка рябая,

Видно, девушка ей по случайности временный дом

Поломала… «Прости, о, снегов потаённая птица!

Видно, мачеха в горы послала меня неспроста…

Пролегает по снегу отобранной жизни граница.

Пред людьми и богами была я светла и чиста,

Будто снег, под которым следа не найдёшь земляники,

Только зверя лесного на белом красны письмена:

Куропатки и лисы, истошные хрипы и крики…

Я сестрице и мачехе, видно, живой не нужна».

Встала дева со снега, от слёз без пути и дороги,

Да по снежному лесу одна побрела наугад.

«Сохраните меня, о лесные чудесные боги!

И от диких зверей укрывайте с волос и до пят…»

Одолел её холод, усталость ее обратала,

О-Тиё провалилась по плечи в пушистый сугроб,

«Что за чудо-перина! Она без конца и начала…

Превратится едва ли в зимой приготовленный гроб».

Вдруг по имени кто-то окликнул, глаза приоткрыла,

Наклонился над ней старичок с небольшой бородой,

На косице на каждой снежинка чудная застыла,

Видно, леса хранитель вернулся зачем-то домой.

Не за ней ли пришёл? Покачал он седой головою:

«Ну, зачем в этот холод пришла ты сюда, О-Тиё

«Злая мачеха мне повелела, по дочкину вою,

Земляники набрать вот такое несчастье моё…»

«А не ведомо им: землянике не место под снегом?

Не печалься, родная, в беде я твоей помогу.

Добёремся до места неспешным лисицыным бегом,

Для таких вот, как ты, я поляну одну берегу».

Стало вдруг О-Тиё и тепло, да и радостно тут же,

И шагает старик по хрустящему снегу легко,

Заметает зима и позёмкою шелковой кружит,

Посмотрела на землю, увидела: недалеко

Им осталось идти, вместо снега – тропинка сухая

От горы и до сосен зеленым шарфом пролегла,

«Как же здесь хорошо! Умирала… теперь я живая,

В этом снежном лесу нежной сакурою расцвела

Жизнь моя…» – «Посмотри, там растет земляника, –

На поляну старик бородатый рукою махнул.

Собери, сколько надо, до первого птичьего крика,

А потом возвращайся домой», – и во тьме утонул

Гор хранитель и леса. «Спасибо!» – кричала вдогонку,

Старику поклонилась до пояса девушка-снег О-Тиё,

Набрала земляники, вернулась. Увидев девчонку,

Госпожа изумилась: она ведь убила её,

В лес дремучий послав, на буранную злую погибель,

Воротилась живой и корзину с собой принесла.

Наградила её белотканая сонная выбель,

И откуда она? Как покойник, собой не бела…

«Ты нашла землянику? – вдова донельзя изумилась. –

Неужели поляна такая в лесу позаброшенном есть?»

Вся от гнева она, как полено больное, скривилась.

Так погибла её опьяненная злобою месть.

Тут О-Хана на ягоды, словно буран, налетела

И за обе щеки стала алые вдруг уплетать:

«Слаще мёда они! Я такие как раз и хотела!

Земляника моя, о, какая же ты благодать!»

«Дай-ка ягоды мне!» – у вдовы тут глаза загорелись.

Оголтелая жадность ручищи тянула свои.

И О-Хана, и мать земляникой подснежной наелись,

О-Тиё не оставив и капли… Под свет молоньи,

Снежной бури грома О-Тиё они вновь разбудили,

Та устала, замерзла, легла отдохнуть у огня.

«О-Тиё, просыпайся, дрянная девчонка, проснёшься ты или…

Да глазищи открой и сейчас же послушай меня!

Дочь О-Хана моя больше ягоды красной не хочет,

Земляники в горах тёмно-синей ты ей набери!»

«Так темно на дворе на пороге заснеженной ночи,

Да и синей та ягода и не бывает, умри

Хоть, не видела в жизни такой колдовской земляники!»

«Я не видела тоже… О-Хана ведь хочет её –

Значит, есть: говорят, бог горы – он великий:

Он поможет тебе, только лишь попроси, О-Тиё»,

А сама чёрной злобой и тайною завистью пышет,

Посылая девицу на самую верную смерть.

За окном воет буря, и лес под периною дышит,

Поминая недобро ночную метель-круговерть.

«Не гони меня в горы, любимая матушка, снегом

Замело все пути, не дойдя никуда, я умру!»

«Ничего, доберёшься неспешным лисицыным бегом,

Возвращайся ты с ягодами хоть совсем поутру!»

Побрела О-Тиё, лес окутали сумерки синим,

Переливчатым шёлком, его на себя ты надень.

Снега выпало много, такого лопатой не сдвинем,

И на соснах гудит голубая морозная звень.

Дева сделает шаг – снежным шёлком искрятся колени,

А за ним и второй – вот уже и по пояс в снегу.

Волки вышили след по чудной белоснежной шагрени…

Чу! Завыли опять… «Не для них свою жизнь берегу!»

Обняла она дерево, как островок в океане.

Белоснежные воды подступят до самых до плеч,

Ну, вот-вот… Протянув свои чёрные длани,

Смотрит смерть. «И на что свою долю беречь?»

«Что ты делаешь тут, О-Тиё? Красота лунолика

И на зимнем ветру, – вопрошал тот же самый старик. –

Аль не нравится матушке красная ярь-земляника?»

Этот ласковый голос до снежного плена проник.

Слёзы синим ручьём: «Госпожа меня снова послала,

Повелела О-Хане те ягоды-чудь принести.

Съели красные все, но, видимо, этого мало.

Коли не принесу, обратно не будет пути».

Тут у старца глаза молоньёй огневой засверкали:

Не в почете и зависть, и жадность у духов лесных…

«До тебя землянику такую иные искали,

Получили, а с нею – урок… Ну, да что я о них!

Пожалел я тебя и послал тебе ягоды красной,

Да злодейка-вдова что удумала! Ну, поглядим!

Проучу я её… ты ступай-ка за мною по ясным

Снежным звёздам, как будто по небу летим…»

И шагами широкими старец по снегу ступает,

Светит синим поляна, хотя и не близко, поди…

О-Тиё – со всех ног, но за духом едва поспевает.

Вот и ягоды зимним огнём… Вот они – впереди!

И с корзиною полной девица обратно вернулась:

«Открывайте же, матушка, синие ягоды вам

Принесла…» И от злобы вдова содрогнулась:

«Как – нашла? Я не верю тем лживым словам!

Покажи! Быть не может, я думала: выели волки

У проклятой девчонки дурные тернины-глаза.

А на ней не царапины, будто бы даже иголки

Грозных сосен не тронули… Что тут могу я сказать?»

Тут О-Хана на ягоды эти, как смерч, налетела,

Начала синевой земляничною рот набивать.

«Слаще мёда она! Я такую как раз и хотела!»

«Мне! И мне!» – зарычала, как зверь, её мать.

«Вы не ешьте её, земляники такой не бывает!»

«Что? Наелась уже этих лакомых ягод в лесу?

Дай и нам насладиться!» – и зимняя синь убывает,

Превращая вдову в кареглазую диво-лису.

У неё и у дочери выросли рыжие уши,

Показался и хвост из-под розового кимоно.

Не ругательства – лай, и теперь-то зачем его слушать?

Прочь умчались лисицы. В горах заждались их давно.

О-Тиё вышла замуж, шло время лисицыным бегом,

Много ягод рубиновых муж для неё собирал.

Только вот земляники ни красной, ни синей под снегом

Никогда и никто в той деревне уже не искал.


Rado Laukar OÜ Solutions