Русскоязычная Вселенная. Выпуск № 6 15 апреля 2018 г.

Лит. объединения Санкт-Петербурга

Галина Илюхина, ЛИТО Пиитер

Галина Илюхина. Родилась в Ленинграде, живет и работает в Санкт-Петербурге. По образованию юрист. Автор четырех книг стихов — «Пешеходная зона» (СПб, 2006), «Ближний свет» (СПб, 2010), «Птичий февраль» (СПб, 2013) и «Колокольная горка» (СПб, 2016). Лауреат премии «Молодой Петербург» (2009), премии журнала «Дети Ра» (2012), обладатель Специального приза Волошинской премии (2013) в номинации «Лучшая книга года», лауреат Международного литературного конкурса «Русский Гофман» (2017). Пресс-секретарь литературного клуба XL (2005-2013) Автор и куратор поэтических проектов «Город Мастеров» и «Невская перспектива». Одна из основателей и организаторов ежегодного международного литературного фестиваля «Петербургские мосты» (с 2004 г. по настоящее время). Редактор ЛитО «Пиитер» (с 2005 по наст. время) Составитель поэтической антологии современных стихов о Петербурге «Аничков мост» (СПб, 2010). Зам. главного редактора журнала «Зинзивер». Соавтор международного танцевально-поэтического проекта «Moving Poetry» Автор идеи и соорганизатор литературного фестиваля Союза российских писателей «Паровозъ» Член Союза писателей Санкт-Петербурга, Союза российских писателей и Международного ПЕН-клуба. Стихи публиковались в многочисленных альманахах, антологиях, журналах «Дружба народов», «Юность», «Звезда», «Интерпоэзия», «ШО» и другой российской и зарубежной периодике, переведены на украинский, польский и английский языки.

Материал подготовлен Феликсом Лукницким

Ленинградское детство

Колодца дворовая рама,

и в небо с квадратного дна

опять фортепьянная гамма

летит из чужого окна.

И голос мальчишеский, ломкий,

взмывает за ней в синеву,

а я невесомой соломкой

восторженно следом плыву –

громаде доходного дома

худою ручонкой машу,

и платьице с биркой «швейпрома»

вздувается, как парашют.

И ветер – огромный, весенний,

такой, что бери и лети!

А завтра – ура! – воскресенье,

и в школу не надо идти!

И этот невидимый мальчик,

и хрупкий серебряный альт,

и хилый герой-одуванчик,

пробивший бугристый асфальт,

и небо, что рвется на части,

сияя в промытом окне –

моё ленинградское счастье,

которое выпало мне.

* * *

Обрастают пылью нетронутые тома.

Я когда-то мечтала всё прочитать сама –

лет с пяти я тащила книжки в своё гнездо,

облюбованное под окошком у батареи.

И меня от добычи не мог оторвать никто –

с наслажденьем вгрызалась, глотала всё от и до

самой крошечной буквы, от голода фонарея.

О, тот сладостный запах бумаги – ваниль и тлен!

Затекало тело – не разогнуть колен,

я не замечала, скрючившись в эмбрион,

как от долгого чтения ноют спина и шея.

Шелестели страницы, имя им – легион,

и внутри рождался из куколки махаон,

расправляя детские крылья и хорошея.

Я теперь сижу за столом, а не на полу.

Сохнет бабочка, жёстко подсажена на иглу

в сетевой инсектарий – прожорливый монитор,

а на пыльных полках всё меньше и меньше места:

вон их сколько – нечитанный мой укор.

Обступают книги, в затылок глядят в упор,

и, меня не простив, однажды съедят в отместку.

Скорость

Уходи! – кричит. Кулаком растирает слезки.
Цыплячьи лопатки, облупленные за лето,
маечка – гордость, добытая у «Березки».
На мокрых запястьях вздрагивают браслеты

с пластмассовым стуком. Из форточки пышет город:
звеня, тяжело раскачиваются трамваи,
шипят троллейбусы, воздух гудками вспорот,
где-то с грохотом вколачиваются сваи

в светлое завтра. Подмигивают портреты,
вздуваясь и опадая, с фасада универмага...
Молча курим сигарету за сигаретой.
Смотрим, как в пепельнице, корчась, горит бумага.

Она сожгла их – все фото, рисунки, письма.
Она не верит мне – в то, что случится с нами:
что он через год погибнет, что, как ни злись мы,
ярость нынешняя покажется пустяками…

Я молча целую взлохмаченный злой затылок:
прости, мне пора в свои далеко-за-сорок.
Кружится стайка бабочек-пестрокрылок.
Жизнь длинная, да. Но скорость, такая скорость...

* * *

Я не спешу. Я совсем не спешу туда,

где (я откуда-то знаю) светло и зыбко,

мелкое время клюет золотая рыбка,

в сонное небо волнисто течёт вода,

в палевом мареве плавает тихий свет,

и никого – ни души, ни людей, ни Бога.

Просто тебя там становится очень много –

столько, что кажется, будто тебя и нет.

Зима близко

О чем вы, о каком пути особом?

Я тихо становлюсь социофобом,

всей кожей чуя ледяной прогноз –

что воздух обжигающе ментолов,

что близится зима в игре престолов,

и мир идет вразнос.

Наедине с собой слышнее звуки:

с угрюмым лязгом танки и базуки

в невидимого целятся врага.

И с криком вскинув тоненькие руки,

роняют тапки маленькие муки

и падают в снега.

Грядёт зима. Я не хочу о грустном.
Но, боже, как смертельно пахнет дустом

легчайший первый снег.
Забьешься в щель – а третья мировая,

железной фомкой плинтусы вскрывая,

идет, одна на всех.

Зимнее високосное

Какая, Господи, усталость

от високосного безумья.

Над горизонтом распласталась

заката зимняя глазунья,

горбатится простор залива

нагромождением торосов,

искрится воздух, бледно-розов.

Раскинешь руки, и, счастливый,

стоишь себе свободной птицей,

один – ни с этими, ни с теми…

А крест твоей огромной тени

густеет, тянется и длится.

* * *

В день солнечный, стеклянно-ледяной,

о мелочной судьбе своей не ной –

о нищете, соломенном вдовстве…

Иди, шурши, валяйся на листве,

вдыхай арбузный воздух октября,

как будто ты не зря, и всё не зря:

и осени неистовая синь,

и «синяки» у входа в магазин,

и скверик в конопатой пестроте,

и мамочки, пасущие детей,

и куполом сияющий собор,

и некто, наблюдающий в упор,

как падает его стеклянный шар,

в котором он все это намешал.

Питер (почти что Брейгель)

Снег. Очертания домов

так мягки, будто из бисквита.

Хвосты пушистые дымов

из труб виляют домовито.

Вот пёс на заячий манер

взрыхлил прыжком сугроб лохматый,

и дворник, словно гондольер,

плывёт, орудуя лопатой –

безмолвный медленный гребец

в похмелье собственного стикса, –

и трогает железной фиксой

морозца ломкий леденец.

Тишь, как в стране глухонемых.

Лишь небо фетровое брея,

вещает тщетно птица-брейгель

о мнимой мягкости зимы.

***

Когда нам остались метель и тщета,

а все остальное забрали,

наощупь заснеженный Питер читай

по Брейгелю, словно по Брайлю.

Следи вереницы бредущих слепцов

во времени нашем холопьем –

как кружат они, подставляя лицо

мятежным вихрящимся хлопьям.

Смотри, как былое втекает в сейчас,

и новый разлив неминуем.

Лови их сетчаткой залепленных глаз,

запихивай в клетку грудную –

шары фонарей, и аптеку, и ночь,

канал, погрузившийся в кому,

незрячих людей, ковыляющих прочь

по тонкому льду золотому,

и верь, что хранит твой непрочный ковчег

спасенья наивный талантец,

покуда плывет сквозь беспамятный снег

твой малый летучий голландец.