Русскоязычная Вселенная. Выпуск № 6 15 апреля 2018 г.

Конкурс поэтов-неэмигрантов «НЕОСТАВЛЕННАЯ СТРАНА»

VI Международного поэтического интернет-конкурса «ЭМИГРАНТСКАЯ

ЛИРА-2017/2018". Хельсинки 2018 г.

Ольга Левская

Родилась в 1974 г. на границе Хакасии и Красноярского края. В 1992 г. переехала в Красноярск, где поступила в педагогический институт на отделение иностранных языков. Путешествовала автостопом по России. Вышла замуж, потом ещё раз, потом ещё раз. Мама троих мальчиков. Пела в музыкальной группе, рисовала иллюстрации к стихам, публиковалась в альманахах и сборниках. В 2016 г. стала лауреатом двух конкурсов (конкурса им. И. Рождественского и Волошинского конкурса) в номинации «Видеопоэзия». Книга «Женская грамматика» вышла в 2017 г.

1

Три бабки, три Анны, троица,

И каждая хороша -

У каждой - своя бессонница,

Своя упокой душа.

Одна была Нюра. Павлова:

муж Павел. Да что с имён.

Остался в недетской памяти

Малиновый тонкий звон

Того приголосья истового,

Что вечно искать, как рай,

Когда вдоль застолья искрами-

Ну, Нюр, запевай, давай,

И - Нюра - глухим бетховеном

По знакам узнав - пора,

Взрывала пространство. Верхов её

Звенящий летел таран,

Ломая пространство вышивки

С цветочками и винцом,

И песня неслась над крышами

В бессмертную синь гонцом.

2

Что там Анна Каренина, с женским унылым житьем!

То ли дело - безбедная бабка, Карелина Анна.

Сын в тюрьме, дочь на зоне, муж помер, наверное, рано.

Но зато есть какой-то домишко, и дворик, поросший быльем.

Есть копейки на хлеб и рублишко на водку. И быт

Обустроен, как старый сарай - все трухляво и бедно, но чисто.

Бабка Анна стирает и моет. А листьев монисто

Над домишком не хуже, чем над горсоветом, блестит

После летних дождей. Бабка Анна не знает печали -

Если кончилась водка, найдет где помыть-побелить

У соседей-знакомых. А те б за обедом налить

Не забыли, и рублик на завтрашний праздничек дали.

3

Бабаня живёт за забором в высоком дому.

Сквозь ребра забора мелькают рябые куры.

Бабаня все время мурлычет про сына Юру.

Внук - позже погибнет (или пойдёт в тюрьму?)

Пока - у Бабани - крыльцо, и просторный двор -

Загадкой тенистой. Иной суеты уклад:

Ворота иначе замком навесным гремят,

На шаг половицы иначе ведут разговор.

У чая в гостях непривычный чуть мыльный вкус,

Зато на подушках болгарским крестовьем мак.

Бабанин платок в огороде - как белый флаг.

Бабанин волос седой был когда-то рус.

Бабаня худа и белеса. Лицо - яйцом,

Скатившимся вдоль дороги - и сеть морщин

Скорлупкой побитой. К ней часто приходит сын,

А внук - никогда. Он красавчиком-молодцом

Останется в рамке, у зеркала, в тех стенах,

Где я пару раз побывала за много лет.

Но памяти до статистики дела нет:

Бабаня тихо стоит, попирает прах.

АКРОНИМ

Акроним - мистический текст, содержащий в заглавных буквах строк или параграфов ключ к пониманию своей сути.

Ему снились сны. В этих снах его преследовало нечто, являющееся воплощением Deus ex machina, того самого Бога из машины, которого в отрочестве он представлял олицетворением науки, и был немало разочарован, узнав природу понятия - всего-навсего режиссерский ход, меч для гордиева узла запутанных линий повествования. Там, где в жизни начинается самое интересное - убогий машинный бог открывает дверь в никуда или нажимает клавишу Escape. И во снах - самые важные моменты, в которых, казалось, таился ключ к пониманию всего и сразу - неизбежно прерывались разнообразно и изощренно. Он часами листал книги, рассматривающие сновидения в разных слоях знаний - нехарактерное для адепта точных наук чтиво, сказал его знакомый, задумчиво рассматривая "Искусство сновидения" и "Сонник".

Сны приходили внезапно, раз в месяц или два, когда чувство неправильности пропадало и жизнь входила в обычную колею Один из снов повторялся несколько раз, и Марк в этом сне точно знал о его повторяемости, и помнил, что спит, и помнил, что, проснувшись - забудет все, что так легко и ясно укладывалось в голове в грани сна - и было сложным и незримым в грани материального мира. Люди во снах были знакомыми - но не по лицам, а по ощущениям, которые вызывали. И вмешательство машинного бога неизбежно наступало за доли мгновения до узнавания.

Сон: Марк и еще несколько человек, чьи лица были ему во сне родными, поднимаются по серой стене цельного камня - высокой отвесной скале с нишами, похожими на ячейки гигантского книжного шкафа. Темные ячейки пусты, и имеют имена - номера, расположенные не по порядку (ведь шкаф бесконечен) но по странной прихоти создания, придумывающего сон. И эти имена становятся одновременно частью знания, доступного Марку, и только ему. Поэтому он ведет всех в поиске без конца и начала. Рано или поздно одна из ячеек обретает правильное имя - то, которое Марк помнит лучше других - и в ней все члены маленького отряда наконец оказываются вместе одновременно и распаковывают рюкзак. (Рюкзак есть в каждом сне - брезентовый, старый, с заплатой из черного кожзаменителя на потрепанном днище.) В рюкзаке есть вино, и черствый хлеб, и вот - после трапезы перед ними бесцветный спокойный океан, воды которого мягко омывают уложенный в дюны песок, бывший когда-то серым камнем. Аскетичный по цвету и подбору материалов интерьер этого мира с безбрежным простором неба, перетекающим в уютную первозданную колыбель воды, напоминает о цели сна - и Марк оказывается на берегу в одиночестве, чтобы получить ответ на вопрос, придуманный в прошлом. Неожиданный всплеск отвлекает его - все его соратники уютно лежат в тихо отдаляющихся от берега челнах (серое от времени и соли дерево покрыто рисунком мелких морщин, и он видит застрявшие в них крупинками серого камня так же отчетливо, как потревоженный песок, качающийся над поверхностью дна). И только для него нет челна, что значит - ему не догнать своих спутников. Если же попробовать войти в воду - та отступит на ширину шага, и ничего не изменится - серые песчинки так же будут лежать рябью мелких дюн и в воде и на берегу, и челны будут тихо удаляться к невидимому горизонту. Но Марк чувствует тихую радость за тех, кто успеет закончить путешествие. Эта радость при кажущейся очевидности аллегорий, навязанных мифологией, совсем не кощунственна. Наоборот, она исходит из спрятанной в складке памяти уверенности, что аллегории примитивны - а правда проще, сильнее и значительней. Вода продолжает мягко беззвучно шевелиться у ног, и все образы водоемов по каплям стекаются в мысль о безбрежном знании, вмещающем и черные воды Стикса, и жадно пьющий понятия океан Соляриса, и Архимедову ванну, и вечернюю небесную влагу. Из памяти во сне - а сон дает Марку другую память, во многом похожую на дневную - но рельефнее рисующую картины прошлого и точнее подсказывающую причины всех событий его жизни - очень важно взять с собой несколько формул, и, чтобы записать их, Марк находит в кармане старую записную книжку. Записная книжка не может поместиться в кармане узких джинсов, но во сне измерения и качества претерпевают изменения, и Марк не удивляется, но торопится занести в книжку возникающие в голове слова. (Проснувшись, он не вспомнит, откуда возникла ручка, и была ли ручка, или он только собирался писать)

И в тот самый момент, когда на странице книжки появляется первая буква и Марк ликует - Escape. Такие сны приносили в порядок мыслей и жизни сумятицу, заставляли следить за погодой и здоровьем, и Марк снова и снова перебирал повторяющиеся детали, вспоминал их свойства - ускользающие, но оставляющие надежду - иллюзию запаха, иллюзию оттенка и структуры - и упорно искал в них сходство с реальностью. Каждая повторяющаяся деталь имела некий прообраз, и поиски этих прообразов незаметно стали важными для победы над Богом из Машины, чья безразличная рука обрывала листок записной книжки с кодовыми словами.

Берег с серыми песчаными дюнами больше всего походил на ожившую в двухцветной системе фотографию мартовского анапского пляжа (где однажды в заглаженной зимними волнами впадине между барханами, его поразила естественно случившаяся символичность торчащей из чистого, крупчатого песка кукольной руки).

Океан почему-то имел свойства не объекта, но ощущения - когда после промозглого ветреного осеннего дня, проведенного за городом, заходишь в теплый уют дома с ужином и горячим чаем. Гладь неба своим цветом и тяжестью походила на провисающий под весом дождевой воды полог палатки во время путешествия по Саянам. У людей были незнакомые лица, но одно, ускользающее во сне, должно было принадлежать брату - уже давно живущему в другой стране и посылающему то краткие, то подробные отчеты о событиях и своих перемещениях.

Светлое от соли и ветра дерево челнов, звонкое и легкое, Марк никогда не видел - но помнил на древнем, первичном слое, и это соседствовало в родовой памяти с прибалтийским климатом и покосившимся старым забором. Неизбежно возникающий из небытия рюкзак когда-то принадлежал деду. В этом рюкзаке, подвешенном за штопаные лямки на белом от слоев известки гвозде, в гараже хранились никому не нужные старые вещи - женские ботинки начала прошлого века, пачка журналов "Здоровье" и пыльная тюлевая занавеска.

Осколки смальты сна не складывались воедино - между ними были просторные незаполненные поля, и их недосказанность будила желание прочно попасть в мир, ограниченный известными предметами и измерениями, или раз и навсегда уничтожить Машинного Бога и получить ответ. Весной Марк познакомился с девушкой, и однажды, после путаных и невнятных попыток рассказать ей о происходившем на берегу, Марк вдруг с безнадежной отчетливостью понял - Escape.