28 марта 2024  18:45 Добро пожаловать к нам на сайт!

Русскоязычная Вселенная. Выпуск № 9 от 15 октября 2019 г.


Русскоязычный Крым



Константин Алексеев

Симферополь

Алексеев Константин Николаевич, 1960 г.р., сотрудник Физико-технического института Крымского Федерального Университета им. В. И. Вернадского. Стихотворения публиковались в журнале «Брега Тавриды» (Симферополь) и др.

СТИХИ

***


Короткая строка обязывает мысль –

В ней не растечься той, как клейстеру по древу,

В ней смыслы и слова, как братья, обнялись,

В ней форма к сути льнет, как музыка – к напеву.

Как гению, чей путь – безвременно полечь,

Ей некогда расти и вызревать, как колос.

Она, как взвод – сержант, выстраивает речь,

С рожденья самого командный ставя голос.

В ней экивоков нет, ее железен лад,

С нее ненужных слов окалина оббита.

Пусть длинно и темно о мире говорят,

Но без нее нельзя, когда словесность – битва.

Когда как стычка спор и довод – как клинок,

Когда язык врага двойнеегада жала,

С тобою коль она, то ты не одинок,

И краткость та сродни короткости кинжала.

Есть вызов для ума той формой овладеть,

О главном говорить расчетливо и скупо

Втройне и вчетверне, используя лишь треть,

Вгоняя в суть слова, как стрелы в цель – из лука.

Стихи тогда встают в одеждах теорем,

Чьей красоты они и строгости достигли,

И истины лучом наряд их озарен,

И ткань его течет, как серебро – из тигля.

И алгеброй тогда что Музу поверять? –

Она в себе ее как бы дитя включает,

Баюкает и вьет на палец дочки прядь,

Покуда та в ее размерах засыпает…

Из Кушнера

«Рай – это место, где Пушкин читает Толстого» –

Лучше не скажешь, их нежно обоих любя.

Я же добавлю: где слово, как в зеркало, в слово

Смотрится, не до конца узнавая себя.

Что это время сумело с текстурою сделать?

Что закопыт на холсте отпечатан аллюр?

Где смуглота и откуда то белое тело,

Лик с бородою по грудь и морщин кракелюр?

Как эта речь на предтечу вполне не похожа,

Если ее породило, то что за ребро?

В классиках золото где проступало под кожей,

В правнуках – платина, олово и серебро.

Если бы я проходился вдоль этого в школе,

Я бы темнее и шире про это сказал:

В рай прорубаются, как рудокопы из штолен –

В общий, те штреки короной венчающий зал.

Там – в глубине, в высоте ли – Платоновы числа

Чинно друг с другом расчеты ведут без числа.

Там тишина – все ведь сказано! – люстрой повисла,

Там ни добра на соседей не держат, ни зла.

Я бы не прочь там разжиться на пару ответов,

Тройку страстей утолить – но по Сеньке ли честь? –

Блок – у Высоцкого, Рерихи – у Кастанеды,

Эти – у тех, у меня – кто что сможет прочесть?

Будем мечтать же о месте, где собраны в узел

Ленты опутавших Землю всех наших путей

В пестром, непрочном, к нему не ведущем союзе

Улочек, лестниц, проходов сквозных, площадей,

Ни для чего, по наитию их выбирая,

Тешась единым, от детства оставшимся сном,

Тем, где куда человечнее книжного рая –

Синее, желтое, алое на голубом.

***


Под старость ли? я мягче стал к котам,

Каких, чего уж, чествовал не слишком.

Я, глядя в ночь, стал вопрошать, как там

Живется им, кошчонкам и котишкам?

Из теплоты и света их предел

Особо мне сдавался злым и хмурым.

Он их глазами фосфорными рдел,

Он пах кислей и зябче мокрой шкуры.

Котячья рвань! Но что-то там, внутри,

Во мне от той бездомной ночи стыло.

И Музе я своей сказал: смотри!

Но, впрочем, это уже с кем-то было.

И чтоб заткнуть тот жаждущий провал

И не сменять хотя б на сытость совесть,

От своего куска я мясо рвал

И подавался телом в то окно весь,

Где мокрый снег и сирые коты,

Где нищие в Ирландии, где окна

На мир с такой взирают высоты

За то, что он из неуюта соткан,

Что он продрог и выстужен он весь,

Что – но во тьме бездонной под карнизом,

Я ощущал: там кто-то теплый есть,

Моим комфортом до костей пронизан.

Он смотрит в окна, вверх, и что до звезд

До них ему, и как он взгляд поднимет –

Один и тот же плещет в нем вопрос:

Они хоть знают, что я тут, под ними?

Р. Фрост. Остановка в лесу

снежным вечером

Ну, я-то знал, чьи тут леса,

Хозяин хоть не отозвался.

Как встал я, где ему заметить,

Ведь снегу тут по небеса.

Конек мой счел бы странным эти

Заминки, где овса не светит,

Промеж лесов и льда озер,

В темнейшие часы на свете.

Он сбруей позвенит в укор –

Что заошибка, мол, и вздор?

Но только ветра слабый ток,

Взвихряя снег, пронижет бор.

Лес манит, чуден и глубок,

Но здесь за мной еще должок,

И до ночлега путь далек.

Да, путь к ночлегу так далек.

Одиссей и сирены

Хоть убейся с разбегу о стены,

Не обманешь ты сердца никак.

Вот сюжет: Одиссей и сирены,

Ойкумены гомеровский мрак.

Что привидеться сослепу может! –

Корабля вековая кора,

По дубленой просоленной коже

С плеч под ветром стекает жара.

Я привязан канатами к мачте –

Не скорей их, чем жилы, порвешь.

Я натянут, как лук, но иначе –

Тетивою, бросаемой в дрожь.

Все мои соплеменники глухи,

Мне вовек их не вспомнить имен.

Воск пчелиный набился им в ухи –

Ну, так я ж не филфаком учен!

Я один на борту слышу пенье –

Как утес, взлет мелодии крут,

Попирая октавы ступени,

Звуки вверх по мотиву идут.

О, держите меня, Пенелопа,

Козий мой, винодельческий быт!

Я готов вас оставить, всем скопом,

Я той песней навылет пробит.

Я узнал этим днем себе цену,

А еще – для чего я рожден,

И в себе ощущаю сирену

Я под тем сладкозвучным дождем.

Что мне в лозы одетые склоны

Всех на свете скалистых Итак –

Я гармонии вызнал законы,

Там свой остров мне будет и так.

Предназначен для высшей я доли,

Для небесной хвалы и хулы.

Развяжите же руки мне, что ли,

Что стоите вы, словно мулы?!

Но не слышат товарищи крика,

Пенье стихнет вот-вот за кормой.

Только скрипы, да стуканья гика,

Только курс, словно вывод, прямой.

Да сдалась тебе, парень, та скрипка –

Есть работа, достаток, семья.

Ей владеть – это хуже ошибка:

У Цирцеи ты был хоть свинья.

Есть простые, понятные тропы,

Чем окольней – тем глаже пути.

Ночь, в крови затухающий ропот,

Незнакомое чувство в груди.

Декорации сносят со сцены,

Над водой разливается тишь.

И с афиш «Одиссей и сирены»

Ты на звезды Эллады глядишь.

***


На закате волны бьются глуше,

Берег пенный нехотя меся,

Словно больше нет им дел до суши,

Их дневная служба вышла вся.

До утра теперь не смоет замки

Из усердья, солнца и песка,

А ракушек пестрые останки

Не волна поднимет, а рука.

Затихает суета на пляже,

Лежаки сползаются в свой порт,

И воздушный змей на нитке пляшет,

Тем, что он последний самый, горд.

Солнце ниже, ниже, дальше тени

По песку уходят на восток,

В край легенд, преданий, приключений,

Где уж тьмы проклюнулся росток.

Комары в ночной дозор выходят

Христианской кровушки испить,

И паук в ботве на огороде

Чинит за день порванную нить.

Так уклад сменяется укладом,

Без ступеньки, трещины и шва,

Будто целый день со светом рядом

Темнота к такому чуду шла.

Будто, не пролить ее стараясь,

День ее в мехах, как брагу, нес

И теперь окрестностям на зависть

На привале пьет до первых звезд.

Жизнь моя, а ты не так же ль плавно,

Что тот день, склоняешься ко тьме,

Позабыв о мелком и о главном

В предзакатной этой кутерьме?

Не в тебе ль разжались те пружины,

Что к такому часу и вели,

Где дневные звуки равно живы

В бормотаньях меркнущей земли?

С умиротворенностью растений,

Всей листвой принять закат готов,

Я смотрю назад – там только тени,

Как вокруг – от кочек и кустов.

Только луч, что алой спицей нижет,

Словно листья яблони, года.

Что грустить? – Чем солнце жизни ниже,

Может, выше тем ее звезда…

***


Когда-то я думал: мученье любовь

Да так все, по правде, и было:

Не к ночи темнел небосвод голубой

И не от простуды знобило.

Боялся я: жизнь, как девчонка, пройдет,

Дразня ожиданьями всеми,

Стечет по усам, как эпический мед,

Что губ не намочит в поэме.

И смутная правда скрывалася в том

Желании остром причастья,

Покуда я с пересыхающим ртом

Томился той жаждою счастья.

Был ливень потом, и великая сушь,

А после опять моросило.

Я вызнал секрет жизнестойкости душ,

Какая в них кроется сила:

Как в семени, ждущем хоть каплю воды,

В них сжата тугая пружина,

Готовая стебли, цветы и плоды

Метнуть в небеса пуще джинна.

Как рыба-прыгун, что зароется в ил –

И ждет месяца половодья,

Так сердце, которым давно не любил,

Закуклившись, годы проводит.

Но жива в нем бабочка – вечность спустя

Я вдруг о себе это понял,

Когда за плечами блестят плоскостя

И солнце не жжется в ладонях.

Когда опьяняет в тычинках нектар,

А ввысь тянет как за бечевку,

И за горизонтом над водами пар

Стеной воздвигает кучевку.

Любовь – это лучшее, даже когда,

Казалось бы, хуже не может,

И нервы натянуты, как провода,

И бродят разряды по коже.

С ней жить неудобно, но с нею – живешь,

И это тогда понимаешь,

Когда обретаешь ту высшую дрожь,

Когда ее после теряешь.

И можно ее хоть хвалить, хоть бранить,

Умней же – ценить без предела:

Когда б не ее ярко-алая нить,

Судьба твоя чем бы алела?

***


Улетел друг мой старый в Непал,

Что оставил он там, и не зная,

В королевство предгорий и скал,

Где полощется небо, как знамя.

Отдо смерти расписанных дел,

От долгов неоплатных и мнимых

Сел на рейс – и душой отлетел,

Причитаний и присказок мимо.

Вот – поступок! Бессмысленный хоть,

Но во всем ли до одури смысла?

Был – и нет, дух, оставивший плоть,

На асфальте рисунок, что смылся.

Словно в очередь за колбасой,

Прут расплюнувшиеся с домами:

Кто последний к той кассе? – Толстой? –

Эй, товарищ, я буду за вами!

Лучше там уж, чем здесь, на углу

Двух истоптанных памятью улиц.

Хоть куда – в Тимбукту, в Брич-Муллу,

Только ею бы ветви не гнулись.

Но скажите на милость – в Непал,

Где принцессы, монахи и йети?!

На его бы я месте ипал

Все экзотики дутые эти.

Львам из ружей стрелять между глаз,

Абиссинские песни про дурро

Сочинять – это было до нас,

В реку ту же полезешь лишь сдуру.

Посмотри в наше небо – оно

Давит горше, чем та Аннапурна.

Убежать от себя не дано,

Коль душа – с прахом прошлого урна.

Да и что тебя там отвлечет

Ото звезд, беспощадных ночами,

Если свесил копытца твой черт

С рюкзака у тебя за плечами? –

Он не слышит – в глазах его пик

Только высшим сменяется пиком.

И повернут к нему материк

Ледяным и зазубренным ликом.

В ослепляющем небе на треть,

В камне стынущем – на две другие.

Как, вернувшись, он сможет смотреть

На пенаты свои дорогие?

Как исхаживать крымский мирок,

Где по нити от всяческой пряжи,

Между троп прозревая и строк

Ввысь бредущие вьюжные кряжи?

Свое зренье изрезав навек

О пилу горной пасти оскала,

О резцы убеляющий снег

В острозубой улыбке Непала.

Иов

Почти что жизнь – не поле – перейдя,

Я заключить ее пытаюсь в слово –

Но не могу никак его найти,

Как в древнерусском зодчестве – гвоздя,

Иди смиренья в жалобе Иова,

Или креста на собственной груди.

Как обмельчало все с библейских пор! –

Где нив моих и тучных стад потери?

Где пресеченный, как под корень, род?

Я начинаю этот разговор,

Как Станиславский, сам ему не веря,

Хотя их полон – пуст, вернее – рот.

Я лебежу: смотри же – вот пеньки,

Коронок пять, пустоты и прорехи,

Вот сердце, плешь, и кладбища в родне;

Друзья, еще чуть-чуть – и старики,

Вот три любви, вот пес издохший пегий –

А бог опять в лицо смеется мне.

Он говорит – ах! лучше бы молчал –

Левиафан, а дальше все без смысла,

Как Крученых, но я же не о том!

С удою ли я вышел на причал?

Мне уловить ли солнце, что нависло?

Мне ль выпить море пересохшим ртом?

Мне ли понять, как мир устроил ты,

Весь в блестках, мишуре, подвесках света,

Пронизанный величием насквозь?

Но кто я среди этой красоты?

Узри на ней же непотребство это –

В Твоем глазу я сор, и в горле – кость!

В долинах тьмы сгущается рассвет,

Бредет заря на пажити земные.

Свои молитвы я вверяю ей:

Короче жизни пусть мой список бед,

Мой сшейте мир, небесные портные –

Что стал бы он хоть облаков целей?

Тебе ли я в душе не строил храм?

Или ты был мне лишь фигурой речи?

А хоть и так, но я не о себе –

Почто твой мед с полынью пополам,

За что родных и близких ты калечил,

Какие всходы ждешь по той севбе?!

Когда-нибудь, рассыпав свой улов

Жемчужин-душ, и рыб, и гадов склизких,

Ты на свету рассмотришь и меня:

– Подумаешь, какой себе Иов!

Но перламутра черная броня

Блеснет как диабаз на обелиске –

Мой взгляд без глаз

И мой упрек без слов.

Rado Laukar OÜ Solutions