Русскоязычная Вселенная выпуск № 16 октябрь. 2021г
Русскоязычная Прибалтика
Татьяна Соколова
Татяну Соколову мы публиковалии в 7 номере альманаха "Русскоязычная Вселенная". Сейчас появился новый повод познакомить с её стихами. Дело в том , что в издательстве Rado Loukar OU на средства нашего журнала вышлв книжка её стихов "Быть должным". Книжка в супер обложке с картинками и фото автора. Ранее Татьяна неоднократно издавалась: в 1975г. сборник "Окна", в 1984г. сборник "Начало марта", 2009 г. сборник "Ars Longo". Но везде это были сборники поэтов. За всю свою жизнь это первый сборник, где печатается она одна. Конечно это отвественно для автора, и интерсно для читателеля. Сегодня мы представлем несколько стихотворений из этого сборника на ваш суд и одобрнение.
СТИХИ
ХАРД-РОК
Охотничий инстинкт отстрела и отлова.
Охотничий азарт. Но лес ещё дремуч.
Кто марку, кто значок, кто звук, кто слог, кто слово…
Семь птиц на проводах поймал скрипичный ключ.
Поймать-то он поймал…Шёл первый раунд тайны.
Но, выдернув перо из пленной ноты «соль»,
Запела, как струна, в тоске континентальной
Кленовая серьга, краплёная росой.
Звук лопнувшей струны – её исход летальный
Ударом по земле, как лодка в шторм – бортом.
И приглушенный стон – последний раунд тайны –
Качнул тяжелый ствол, как будто камертон.
И снова - по корням - в предчувствии свободы.
И к свету – по траве, мажорной, молодой
Семь птиц на проводах - над логикой, над модой,
И над прошедшим днем, и над своей бедой.
«Таллинн», 1989, №4
***
- Здравствуй!
Но, как при прощании, медлит рука.
Так разделяет любовь, оттесняя влюбленность
властным движеньем. И после рывка в облака –
крылья сложила – на землю летит окрыленность.
Длится последний, звенящий, высокий полет…
Жаль, что земля не качнется, чтоб он был длиннее.
Как при прощании, медлит рука, не дает
вырваться той, что свободнее,
та, что сильнее.
***
От боли чужой отстраниться,
спокойно и ровно дыша…
Но вскрикнет в полуночи птица,
а может быть, чья-то душа.
Вздохнет за чугунной оградой.
И ей не прикажешь: «Не сметь!»
Не надо, не надо, не надо
ни думать об этом, ни петь.
Из темной тоски вырываясь,
обломит крыло, но взлетит!
Покружит над ранним трамваем
и наши дома посетит.
Касанием легкого ветра
протрет нам хрусталики глаз…
На сто городских километров
одна эта птица для нас.
СПИРИЧУЭЛС
Лес зачарованный,
Лес заколдованный,
Лес.
Неба коснувшийся,
Но не проснувшийся
Лес.
Лес неизученный,
С елкой колючею
Лес.
С тайной дремучею,
С белкой летучею
Лес.
С каждою веткою –
Лиственной, хвойною
Лес.
С птицею редкою
С волком непойманным
Лес.
Ветры в стволах,
Будто в трубах органных,
Гудят.
Души пропащие
Ясными звездами
В дебри летят.
Грешные души
И души невинные –
Все обнялись.
Тропы людские
И тропы звериные
Переплелись.
* * *
Летят, как птицы над водой,
два легких паруса.
Один небесно-голубой,
другой, как снег.
Они оставили причал
без слез, без жалости.
Они замыслили круиз.
Или побег?
Один из них взмахнул крылом –
задел за облако.
Другой качнул своим крылом –
хлебнул волны,
стремясь к далеким берегам
без сна, без отдыха.
И был прекрасен их дуэт.
Со стороны.
Возможно, хрупкие борта
растреплет в щепочки,
когда обрушится на них
свирепый шквал…
А ты стоишь на берегу
и машешь кепочкой.
И ждешь, чтоб кто-нибудь тебя
с собой позвал
* * *
Вот бы хоть день провести сибаритом…
Осень подарит рябиновый бал.
В скверике ждет нас с утра Аделита,
веер ажурный приблизив к губам.
За ночь совсем отсырели скамейки.
Нет никого. Аделита грустит.
Солнечный зайчик, прикинувшись змейкой,
тихо опавшей листвой шелестит.
Отсвет рябины - на желтых, на красных
и на кленовых с фигурной резьбой…
Ах, Аделита, не жди понапрасну,
нам недосуг пообщаться с тобой.
Ты напиши нам письмо… Мы ответим.
Адрес?
- три даблю точка ру
(если не мы, может быть, наши дети
ввяжутся в странную эту игру)
Ах, Аделита, тебе мы чужие.
Мыкая горе иль счастьем горя,
за день, как водится, мы растранжирим
яркие краски конца сентября.
Чем-то иным наша память набита.
Все хорошо. Скоро выпадет снег…
Ты возвращайся назад, Аделита,
в свой уголок – в девятнадцатый век.
В ТЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ…
Песчаный пляж и лес сосновый…
И мы играем в бадминтон.
Удар!
Еще удар!
И снова волан взвивается винтом.
Но вот завис он над волнами.
И вдруг подумалось о том,
что так судьба играет нами,
Как мы играем в бадминтон.
А небосклон не благосклонен,
но мы смеёмся: «Се ля ви…»
Он на волне, как на ладони.
Плыви, мой маленький, плыви…
***
А зря мы не прощали
друзьям по мелочам.
И жизнь отягощали,
и злились по ночам,
и молча уходили,
свершив поспешный суд,
и в принцип возводили,
что надо бы – в абсурд.
А так ли все и было:
черно - бело - черно?
Ах, боже мой, забыла
о том давным-давно.
Блокнотик пролистаю,
сведу потерям счёт –
на сердце лед растает
и по щеке стечёт.
***
Так началась двадцать пятая осень:
Я крикнула в форточку рыжему псу:
-Дворняжка, привет!
Заходи ко мне в гости,
Не бойся меня, бойся волка в лесу…
Меня не услышав, весёлая псина
Умчалась, махнув на прощанье хвостом.
Пейзаж опустел. За окошком осина
Сверкала, как зеркалом, каждым листом.
Высокое небо. Прощание с летом:
Я в комнату жёлтые листья несу…
И так неожиданно вспомнилось это:
«Не бойся меня, бойся волка в лесу…»
***
Вот и кончилось лето. Отпела струна.
Легкопёрые листья отбились от веток.
И летят они так: от окна до окна,
Будто ищут кого-то, да всё без ответа.
И пока они ветром не брошены в грязь,
Так открыто и щедро тепло излучают,
Будто дети, чья мать безнадёжно спилась,
А они её любят. И ждут, И прощают.
Шелестят в сквозняке проходного двора.
Легкопёрые листья, не надо, не надо…
Неужели казалась мне только вчера
Золотой и прекрасной пора листопада?
***
Трагедия восходит к водевилю.
Соседи пьют. Запой, как марафон.
Искали долго. Дорого купили.
Теперь гудят – качается плафон.
Там слёзы, матерщина…
А к рассвету
им не поднять трезвеющей башки.
Они вповалку слушают поэта
о волке, уходящем за флажки.
Они свободой тешатся в вольере,
и алкоголь в крови у них кипит…
Моя страна – один большой Сальери:
кто выслан, кто отравлен, кто убит.
«Таллинн», 1989,№4
***
В те десять лет,
в те десять зим
что быть могло –
вообразим.
Фантазий много –
жизнь одна.
Не всё сбылось –
так чья вина?
Но мы о том поговорим,
что наша память, как Гольфстрим.
И потому хранит не то,
что было плохоньким пальто
и что имели мы гроши,
ценя одно:
тепло души.
Мелькнула молодость – и нет.
Кому закат,
кому рассвет…
Тех дней, увы, не повторим.
Но не иссякнет наш Гольфстрим!
ОСЕНЬЮ НА ДАЧЕ
Ночь и сама по себе
холодная, тёмная, длинная.
А тут ещё ветер в трубе
завёл свою песню старинную.
Не спится…
Как это старо,
воспето сто раз стихотворцами.
И вечные «contra» и «pro»
являют прямую пропорцию.
Чердачное стукнет окно –
не черти ли шум этот подняли?
Так пусто кругом и темно,
как будто летим в преисподнюю.
Дождь в гулкое хлещет ведро,
деревья и тени качаются…
И вечные «сontra» и «pro»
не очень от них отличаются.
Из чёрной рябины вино
на долгую зиму готовлю я.
Так пусто кругом и темно,
лишь ветер гуляет над кровлею.
ВСТРЕЧА
Прошлые дни ретушируются расстояньем.
Видно, разлука – дражайшая наша родня.
- Как ты живёшь,
в процветании иль подаяньем?
………………..
- Ну почему ж не волнует?
Волнует меня.
…………………….
- Так, иногда.
…………………….
- Значит, память короткая стала.
……………………..
- В чём виновата?
……………………..
- Ну нет, никого не держу.
……………………..
- Нет, невозможно.
Прошло.
…………………….
- Почему же, читала.
…………………….
- Нет, не одна.
…………………….
- Так, общаемся…
…………………….
- Нет, не дружу.
…………………….
- Сборник стихов?
Я сама удивляюсь, но вышел…
……………………..
- Трудно поверить?
Наверное, мне повезло.
...............................
Звёздные гвозди пронзают железные крыши.
Да, время позднее. Ветка стучится в стекло…
О ЛЮБВИ
Возвращаю тебе твой подарок – кольцо.
Не сложилось. И ладно. И пусть.
Ты забыл, но осталось ещё письмецо…
Уничтожу. Сожгу. Посмеюсь.
Слышу я: отъезжает твой розовый джип.
Постою, посмотрю из окна.
Пожелаю, чтоб ты никого не зашиб:
ни котенка, ни пса, ни слона…
Я, возможно, кого-нибудь вновь полюблю.
На тебя будет чем-то похож…
А сегодняшний день зачеркну! Удалю!..
(Только все это чистая ложь.)
***
Улыбалась Луна, улыбалась Луна,
улыбалась…
Обнажённая Лунная Дева
в протоке купалась.
Накупавшись, она выходила на берег –
в нирвану,
принимала воздушные ванны
и лунные ванны.
Говорили, когда-то похожая
здесь утопилась.
И забыли о ней.
Но весной через год объявилась
эта Лунная Дева.
В лесу браконьеров пугала,
когда легкой походкой
по лунной тропинке шагала.
Поведеньем своим, говорили,
была не монашка…
И скисала у тех браконьеров
и водка, и бражка.
А замужние бабы о ней говорить
не любили.
Если б встретили где (в пятером-в шестером),
то убили,
чтобы в лунные ночи не шастать ей больше по лесу.
Не смущать мужиков.
Ишь, какая-такая принцесса…
Утопилась и всё.
Только, может быть, это другая?
…Кто-то плачет в лесу:
-Дорогая моя, дорогая…
***
Если Ваше сердце
чем-то омрачилось,
отзовусь внезапно
дрогнувшей струной.
Я Вас не забуду,
что бы ни случилось.
что бы ни случилось
с Вами и со мной.
Что бы ни случилось
и со мной, и с Вами…
Если вдруг ударит
жизнь взрывной волной,
вспомните тот вечер:
дождь над островами,
стол, накрытый белой
скатертью льняной…
Что вас окружает,
лица или спины?
Мирно ли живется
Вам с родной женой?
…Наша переписка –
почтой голубиной,
что бы ни случилось
с Вами и со мной.
***
На вершинах гор,
там, где вечный снег,
где не строят гнёзд
птица и змея,
с давних пор живет
Снежный человек.
У него свои
снежные друзья.
У подножий гор
встали города.
Он не ищет там
братьев и сестер.
Он живет всегда
в вечном царстве льда,
зажигает свой
снеговой костёр.
На закате дня
у того огня
греет снежный барс
лапы и бока.
И стекает вниз
чистая река.
И горит костер
Ярче мотылька.
«Таллинн», 1989, №4
***
Ходят тучи грозовые
в круговую, как живые.
Над покосом и над пашней,
провожая день вчерашний.
Ходят тучи с громом, с блеском
по лесам, по перелескам.
Над березкой, над сосною,
над тобою, надо мною.
Как мы плохо жизнь прожили–
вот и тучи обложили.
Оторвались от причала,
увлеклись и укачало.
Над окошком сиротливым
разрядились тучи ливнем,
все в природе освежили…
Как мы плохо жизнь прожили.
* * *
Этот странный порыв –
под грозу босиком.
Не жалеть ни о чем,
Не грустить ни о ком.
Полыхнет, громыхнет
Прямо над головой,
А душа отдохнет
В этот час грозовой.
Тосковала она,
Как зверек взаперти,
И блуждала во тьме,
И сбивалась с пути,
Но настал этот час,
Опьянил, будто хмель,
Окунув с головой
В грозовую купель!
***
В бокалы налейте!
Глинтвейном согрет
на флейте, на флейте
играет Альфред –
Серебряной вязью
над ветхим мирком…
Не знаете разве
о чем он? О ком?
О том не жалейте,
чего не вернем…
Играет на флейте –
что знаем о нем?
Он сущий ребенок,
со злом не знаком.
Он строен и звонок.
О чем он? О ком?
Душой просветлейте:
он чист, как струна.
Хрустальная флейта
Альфреду дана.
И будет играть он,
хоть псами трави.
И все ему братья,
и весь он - в любви!
В прозрачных бокалах
искрится вино…
И надо так мало,
чтоб всем заодно
у флейты во власти
высоко парить
и призрачным счастьем
весь мир одарить
ПОД ЗНАКОМ СКОРПИОНА
Звонок…Альфред.
О Боже, вот некстати.
За полночь время, а вставать чуть свет…
Как сумасшедший по своей палате,
так по знакомым мечется Альфред.
Где его флейта? Неужели пропил?
Или проел? А может, потерял?
Он до сих пор в плену своих утопий -
в шестидесятых накрепко застрял…
Но времена и мы совсем другие.
Твой Запорожец сдан во вторчермет.
По юности ушедшей ностальгия
тебя пустила по миру, Альфред.
Сидим. Молчим и курим. Варим кофий.
Сквозь дым табачный, как сквозь тонкий шелк,
вдруг показалось мне: он Мефистофель…
И не случайно он сейчас пришёл.
Рассеялась пустяшная досада:
подумаешь, покой нарушил, сон…
Он Мефистофель, изгнанный из ада.
И нашим душам плакать в унисон.
Пора умнеть. И по ночам не шляться.
Не в кухне мы, а в комнате сидим.
Чужое время. Не хрен изгаляться.
И виски пьем, и устрицы едим!
Сон разума…Диагноз?..Паранойя?..
…Осталась в пачке пара сигарет,
бери одну.
Нам рок сулил иное…Казалось так.
Но вот пришел Альфред…
***
Путь от несчастья до счастья не длинный.
Что впереди?
Оперенье заката
в травах нескошенных, в травах полынных
облаком искристым, как стекловата.
Семечко горькое свету открылось,
вверх протянув два свободных листочка.
Скоро узнает, что значит бескрылость.
Что там на облаке?
Темная точка.
Смерть ли с косой?
Или мальчик крылатый
шлет наугад филигранные стрелы?
Он от природы приемом «стаккато»
ловко владеет.
А мы – неумело.
Клавиши выбьются,
струны порвутся.
Чья-то душа распрощается с телом…
Тесно за облаком – не повернуться.
Не потому ли оно так блестело?
***
Поневоле
( по неволе?)
в чистом поле
в снегопад остаться одному –
кто бывал, такой веселой доли
вряд ли пожелает хоть кому.
Больно, как стеклянные осколки,
снеговая крошка бьет в лицо.
Завывает вьюга.
Или волки
забирают путника в кольцо?
Если страха он не одолеет,
побежит, провалится – пропал:
пожалеет вьюга, пожалеет,
Заметет его, чтоб крепче спал.
Ни куста, ни деревца, ни стога –
В чистом поле снег, да снег, да снег…
Господи, пошли ему дорогу,
ту, что приведет его к порогу,
где не ждут, а пустят на ночлег.
***
Ко мне иногда забредает старуха.
Садится к столу у окна.
И видит вполглаза и слышит вполуха.
Как вещая птица, черна.
Подобных, пожалуй, и в городе нету.
Такими стращают детей.
А, может, она и не «с этого света»
с реестром недобрых вестей.
Она на меня и смотреть не желает,
бормочет о чем-то своем…
Собака и та выразительней лает!
А эта…С ней жутко вдвоем.
Но вдруг потянулась старуха руками,
как будто за горло взяла,
и тихо сказала: « Я – совесть. Я – камень.
Я дольше тебя прожила!»
А я отвернулась. Чего она хочет?
Не пью, не курю, не краду…
Сидит эта тень и беззвучно хохочет.
И шепчет: « Я завтра зайду…»
***
Колесо идет
в одну сторону,
по костям хрустит,
как по гравию.
Вслед за ним летят
тучей вороны
кровь пролитую
пить за здравие.
Колесо идет,
рубит просеку.
На пути его
войны вехами.
Эй, солдатики!
Эй, матросики!
Навались плечом –
и поехали.
А винтовочки
не по небу бьют –
по оси земной,
по экватору…
Позади бредут,
тихо слезы льют
мама с папою,
муттер с фатером.
«Таллинн», 1989, №4
***
Белые лебеди,
белые аисты,
белые лилии…
Наши стремления,
наши возможности,
наши идиллии…
Белые аисты,
красные крыши,
счастливые деточки…
С миру – по ниточке,
с моря – по капельке,
с лесу – по веточке…
Белые лебеди,
гордая грация,
светлое озеро…
Где потепление,
где радиация,
где подморозило…
Белые лилии,
звёзды и звёздочки,
люди и нелюди…
Белые аисты,
белые лилии,
белые лебеди…
ТАНЦУЮЩИЙ ЛЕС
Песчаные дюны.
Танцующий лес.
У каждой песчинки
имеется вес.
И хочется каждой
качнуться, скользнуть –
всей грудью вздохнуть
и в пути отдохнуть.
Но сосны корнями сцепили песок.
Волна помогла бы – да берег высок.
Песчаные дюны,
танцующий лес…
У каждой песчинки
имеется вес.
И шепчут они:
- Проберемся к воде,
любая из нас равноценна звезде.
Мы здесь задохнемся, слежимся в гранит,
нас лес похоронит.
Волна сохранит…
Они ускользают одна за одной,
И пойманы тут же соседней сосной.
Но снова и снова свобода влечет.
А сосны танцуют.
А время течет…
ПРИТЧА
Там, внизу, где река широко разлилась,
заливая пространство лугов,-
это воля её, это страсть. Это власть
выходить из своих берегов.
Там, вверху, где гора над горой вознеслась,
примагнитив стада облаков,-
это гордость её, это страсть. Это власть –
Значит, мало ей шапки снегов.
На погосте, где козырь – трефовая масть
Среди вялых и свежих венков –
Это прихоть её, это страсть. Это власть –
Замирять и заклятых врагов.
А случится тебе с аргамака упасть –
не ругай его резвых подков –
это сила его, это страсть. Это власть
по себе выбирать седок
«Радуга», 1997, №3
***
Время – с востока.
Вести – с востока.
Ветер – с востока
над Классицизмом.
над Возрожденьем
и над Барокко.
Ветер с востока
в щели и бреши,
плотный и жаркий.
Ветер пролётный
в конных и пеших,
в окна и арки.
Солнце с востока –
в землю и воду,
в кроны и корни.
Нам бы к истоку –
и на свободу.
Мы – о прокорме…
Вести с востока
С Кришной и Буддой
мощным хоралом
с гор Гималайских
и до Урала.
И за Уралом.
ПЕСНЯ ДЕРЕВА
Сто лет прожила.
Ислытала топор лесоруба.
Он рядом звенел.
Но меня обошли стороной.
А мне оставалось
оплакивать свежие срубы
высоких деревьев,
что рядом стояли со мной.
Те – мачтами стали,
другие – возвысились в стены,
а третьи – сгорели,
рассыпались в мире золой…
Теплее ли стало
в промерзшей до сердца Вселенной?
Движение времени чувствую каждой иглой.
Надежные корни
сродни корабельному днищу.
Грунтовые воды
морской заменяют прибой…
Но только бывает:
по просеке ветер просвищет
И ствол покачнет
и куда-то зовет за собой…
* * *
На том берегу – огни.
На том берегу – село.
А здесь мы живем одни,
нас ветром сюда снесло.
На том берегу – дома.
А вечером там поют.
От глупости иль ума
там столько спиртного пьют?
На том берегу – пожар.
На том берегу – беда.
Вновь кто-то от них сбежал,
он тоже гребет сюда.
У многих пустой карман
На том берегу, на том.
Тот берег для нас – туман,
А этот для них -фантом
Но мы не страдаем тут:
не каплет и не трясет.
И финики тут растут…
Кого-то опять несет.
Знать, дали ему пинка,
он лиха хлебнул сполна!..
Течет и течет река,
бурлит за волной волна…
* * *
Улыбнись…
если даже беда.
Все равно – улыбнись через силу.
Не позволь, чтоб тебя без труда
сумасшедшая жизнь подкосила.
Улыбнись,
потому что с утра
дует ветер. Он чист и порывист.
Есть в России такие ветра,
их никто за границу не вывез.
Может, нам
не узнать никогда,
сколько стоят
парижские розы.
Улыбнись,
если даже беда –
сквозь беду улыбнись,
и сквозь слезы.
Улыбнись
и судьбу не кляни.
Нет нам дела
до чьих-то амбиций…
Не в такие ли именно дни
и погибнуть легко,
и влюбиться?..
***
Благодаря игре и гриму
(Игра любая стоит свеч )
влеченье к Риму и Гольфстриму
заполнить время – и сберечь.
.Раскинуть атласы и карты,
пуститься мысленно в бега
и, запылав в слепом азарте,
забыть родные берега.
В чужих краях крутить рулетку,
спустить фамильный бриллиант,
швырнуть последнюю монетку
к ногам (на бедность) Фрези Грант.
В крутой волне монетка канет,
и пусть сожрет ее волна –
ведь не обидит, не обманет
нас лишь чужая сторона,
которой, может быть, и нету.
А может, где-нибудь и есть,
где круглый год – сплошное лето,
где крокодил нас хочет съесть.
***
Мой умный, мой тихий, мой сирый,
мой друг, мой товарищ и брат,
ты пойман планетой Нибиру,
фантомной, как Чёрный квадрат.
Зеркальной планетой за Солнцем,
имеющей свой интерес,
уже отомстившей японцам,
уже выжигающей лес.
Враждебные вихри над нами…
(и прав академик Петров)
Пожары, потопы, цунами…
Каких ждать ещё катастроф?..
Мой смелый, в компьютерных играх
себя победителем мнишь,
когда саблезубого тигра
послушливой «мышкой» сразишь.
В твою городскую квартиру
ив мой дорогой особняк
заносит планета Нибиру
какой-то зловещий сквозняк.
И хоть горяча батарея
И жаром пылает очаг,
(Петров утром бороду бреет)
А фикус домашний зачах.
В ночи, в метеорных пунктирах
какой-то узрел звездочёт:
коварная эта Нибиру
врубила обратный отсчёт.
Мой тихий, мой добрый, мой честный,
Сегодня с пяти до шести
опустится ангел небесный…
Он нас не захочет спасти.
Захлопнется Красная Книга,
В шампанском сгниёт ананас…
Но вырастут дети «индиго».
А что они скажут о нас?
Откроется новая эра –
Закон мирозданья суров…
«Ах, Боже, какая химера», -
Сказал академик Петров.
***
Не оступись. Смотри под ноги
и в час, когда тебе везёт.
Не отрываясь от дороги,
тень впереди тебя ползёт.
Не наклоняйся к ней, не трогай,
не приводи в своё жильё.
Есть впереди у вас дорога.
Вы ясно видите её?
Вам свет попутный дует в спину.
А впереди темным-темно.
Не оступись. Представь картину,
как вы сливаетесь в одно.